Россия и мусульманский мир № 2 / 2013 - стр. 24

Однако подобный взгляд представляется достаточно устаревшим, инерционным по отношению к господству экономического детерминизма как универсальной объяснительной модели в советской науке. Векторы трансформации северокавказского социума в последние 20 лет все настоятельнее требуют не только и даже не столько анализа социально-экономических характеристик региона, сколько учета культурно-цивилизационных и ценностно-идеологических основ его развития. Именно идеология, на наш взгляд, составляет внутренний каркас террористического бандподполья на Северном Кавказе, тот каркас, который не только интегрирует и вдохновляет данное движение, но и привлекает в его ряды все новых адептов.

Обращая исследовательский взгляд в недалекое прошлое, можно заметить, что формирование террористического подполья в Северокавказском регионе напрямую связано, во-первых, с сепаратистским движением 90-х годов прошлого века, а во-вторых, с процессом религиозного возрождения, начавшимся еще в последние годы существования Советского Союза и резко интенсифицировавшимся после его распада.

Соединение идеи сепаратизма с радикализированными формами ислама и обусловило генезис религиозно-политического экстремизма на территории Северного Кавказа. Результат подобного соединения без труда можно разглядеть в такой амбициозной самоинституционализации подполья, как «Имарат Кавказ». Впрочем, в отличие от последнего десятилетия прошлого века идея сепаратизма явно отступила на второй план, а на авансцену вышла религиозно детерминированная универсальная идеология, которая выводит северокавказский религиозно-политический экстремизм и терроризм из его узких границ и вписывает в мейнстрим, выражаясь языком Б. Льюиса и С. Хантингтона, «глобального противостояния традиционалистского (фундаменталистского) исламского мира и современной западной цивилизации».

Характерным показателем перехода к новой идеологической доктрине стало систематическое использование таких терминов, как «глобальный джихад», «кафиры», «муртады» и т.д. Борьба с Россией воспринимается уже не как «национально-освободительная», а как «священная». «Те, кто сегодня воюет в Чечне и других республиках Северного Кавказа, уже не говорят о борьбе за независимость Ичкерии. У них совершенно другие идеалы и совершенно иные задачи. Умаров перевел войну в религиозное противостояние, где, с одной стороны, находятся моджахеды, т.е. борцы за веру, а с другой – кафиры (неверные), оккупировавшие мусульманские республики Кавказа, и их пособники – “муртады” (отступники) из числа местных “национал-предателей”», – отмечает один из местных наблюдателей в Чечне. По мнению С. Маркедонова, конфликт в рамках лагеря боевиков Северного Кавказа сейчас представляет собой спор двух идеологий: «сепаратистского этнического национализма (целью которого видится суверенная Чечня даже без братской вайнахской Ингушетии)» и «универсалистского религиозного проекта», при котором борьба индивида «включается в часть глобального джихада, а ее конечная цель не ограничивается Северным Кавказом и даже, по большому счету, Россией».