России верные сыны - стр. 44
Можайский неторопливо вернулся в замок. Он думал о том, что Чернышев, пожалуй, будет недоволен, если узнает, что русский офицер, посланный с тайным поручением, ввязался в такую историю. Ну что ж… Ему и самому непонятно было, чем расположил его к себе этот пожилой, молчаливый человек. Может быть, своим прошлым, ссылкой… Было приятно дышать прохладным, живительным воздухом весенней ночи. Можайский присел на каменную скамью. Другие мысли овладели им, он задумался о встрече, которая произошла сегодня, о женщине, которую, как ему казалось, он давно забыл.
Решив не возвращаться к гостям и отправиться спать, Можайский снова прошел через галерею, танцевальный зал, парадные комнаты и не сразу нашел дверь между двумя колоннами. За дверью должна быть лестница… Так и есть. Он поднялся на второй этаж и дальше пошел наугад, попал в охотничий зал, прошел анфиладу полутемных комнат. Вокруг не было ни души; он шел долго и в конце концов, устав от блуждания по огромному старому дому, пожалел, что не взял провожатого. Вдруг ему показалось, что он у цели… Полукруглая комната, налой, скамья, мадонна Леонардо да Винчи… Где-то близко должна быть его комната. Не эта ли узкая резная дверь?
Можайский шагнул вперед, но дверь открылась, и женский голос произнес:
– Анри?
Прямо против Можайского стояла женщина со свечой. Свеча дрогнула в ее руке, женщина отступила и чуть слышно сказала по-русски:
– Боже мой… Так это вы?
Перед Можайским стояла Катя Назимова. Она сделала несколько шагов и опустилась на скамью, поставив рядом подсвечник.
– Так это вы? – повторила она и как-то беспомощно развела руками.
Он молча стоял перед ней.
– …Мне сказали, что вы были тяжко ранены под Фридландом.
Она ждала ответа.
– Я был ранен, – наконец сказал Можайский. – Лучше было бы, если б я умер.
– Пять лет от вас не было вестей.
Снова наступило молчание.
Александр Платонович сел на скамью. Тускло горящая свеча разделяла их. Они не смотрели друг на друга и говорили, глядя в пространство.
– Вы должны меня ненавидеть…
– Нет, я ни в чем вас не виню. Можно ли верить клятвам семнадцатилетних? Мы были очень юны тогда. Зачем вспоминать прошлое, Екатерина Николаевна? Мадам Катрин Лярош…
Он пробовал рассмеяться, но тут же умолк.
– Упреки… Это все, что вы можете мне сказать через столько лет?
Он молчал.
– Вы думали, что я была счастлива эти годы? Можайский тряхнул головой и сказал, почти не сознавая того, что говорит:
– Сказать по правде, я очень мало думал о вас, Екатерина Николаевна. – Он прекрасно сознавал ложь этих слов.
– Вы даже не хотите выслушать меня, – дрожащим голосом сказала она. – Как это жестоко…