Римская сага. Город соблазнов - стр. 56

– Но…

– Что «но»? Варвары ушли. Убили несколько человек, как всегда, и ушли. Когда мы пришли, в деревне их уже не было.

– Как это? – Лаций искал взгляд Терéнция, но тот постоянно отводил глаза в сторону и избегал смотреть на него. Это подтверждало худшие опасения Лация.

– Вот так. Там были только голодные и злые женщины с детьми. Я понимаю, что тебя волнует твоя дикарка. Я ничего не могу точно сказать, это всё слухи, но… Кое-кто из жителей говорил, что…

– Что? – хрипло спросил Лаций.

– Это сказали двое охотников. Мы встретили их у старого моста.

– Терéнций, что случилось? – не отрывая взгляда от легата, повторил Лаций.

– Короче, они сказали, что старейшины разрезали её на части и сожгли. Принесли в жертву богам, – на лице легата застыла гримаса раздражения. Было видно, что ему не хотелось об этом говорить.

– В жертву богам? – одними губами прошептал Лаций, не веря услышанному.

– Они сказали, что её мать была злом, она сама была злом, и на плече у них был знак зла, который навлёк на их деревню беду. Поэтому её сожгли.

Когда легат произнёс эти слова, Лаций опустил голову и замолчал. Терéнций внимательно наблюдал за ним, поглаживая по плечу, где у того был точно такой же знак, как и у Ларниты. Но Лаций не шевелился.

– Нет, этого не может быть, – всё ещё не желая смириться с услышанным, пробормотал он. Потом встал и, не прощаясь, сделал несколько шагов в сторону выхода. Терéнций, расстроившись, протянул к нему руки, но потом опустил и спросил вкрадчивым голосом:

– Может, ты придёшь ко мне вечером? Поговорим об этом, я тебя успокою, – он выжидающе замолчал, но Лаций ничего не ответил. Ему было не по себе. В висках стучало, как будто сердце от волнения вдруг стало биться не в груди, а в голове. Такое иногда бывало и раньше. Однажды в юности он подготовил выступление для беседы с философами в школе, но заболел и решил записать речь на дощечке. Вечером к нему зашёл один друг, и Лаций показал ему своё выступление. Тот прочитал и ничего не сказал. А через пару дней, когда Лаций вернулся в школу и начал выступать перед учителем и учениками, все стали смеяться и показывать на него пальцами. Педагог сказал, что воровать чужие мысли нехорошо. Это, как он заметил, иногда даже хуже, чем воровать чужие вещи. Тогда, спрятавшись в тёмном сарае, Лаций от обиды только плакал и сжимал кулаки. Позже это чувство несправедливости и собственного бессилия не раз вызывало у него отчаяние, которое, порой, переходило во вспышку непроизвольного гнева. В такие моменты он мог что-нибудь сломать или затеять драку, но тогда, обманутый близким другом, он чувствовал себя сломанным клинышком для письма, который однажды показывал им старый грек в школе.