Пробуждение спящей красавицы. Психологическая инициация женщины в волшебных сказках - стр. 31

На мой взгляд, эти слова верны и по отношению к высказыванию В. Я. Проппа, видевшего композиционное единство сказки в исторической реальности прошлого: «То, что сейчас рассказывают, некогда делали, изображали, а то, чего не делали, представляли себе»23.

Точка зрения Д. Ю. Соколова

Того же мнения, что и М.-Л. фон Франц, психолог Д. Ю. Соколов: «Я не представляю, как могла бы сказка так сохраниться и продолжать жить в культуре, буквально всем отличающейся от той культуры, где она первоначально возникла, если бы она не была наполнена каким-то важным психологическим содержанием. У нас и у тех древних народов все разное – язык, государство, обычаи и т. д. – и трудно представить, что нас может объединять, если не устройство психики»24.

Точка зрения П. И. Яничева

Так же считает психолог П. И. Яничев: «Нам представляется, что сохранение сказки на протяжении длительного исторического времени обусловлено как раз ее психологической ценностью. С психологической точки зрения можно предположить, что если в сказке отражен именно этот обряд (инициации – Р.Е.), и сказка как носитель информации об этом обряде оказывается кросскультуральной и весьма устойчивой во времени, то в ней закодированы универсальные, в какой-то мере внеисторические психологические реалии. Сказка, будучи воспринятой и понятой (как правило, неосознанно) решает или, точнее, помогает решать некоторые универсальные психологические задачи, обеспечивая вхождение человека в жизнь. Преобразование обряда в сказку протекало так, как если бы „спектакль“ ушел со сцены по разным причинам, но остался „сценарий“ и „воспоминания о спектакле“. Эти воспоминания оказались весьма живучими и полезными»25.

Точка зрения З.Фрейда

Родоначальник психоанализа З. Фрейд по поводу этого же вопроса – в чем жизненность мифов в наше время, – пишет: «Если „Царь Эдип“ способен потрясти современного человека не меньше, чем античного грека, то разгадка этого может, видимо, заключаться только в том, что воздействие греческой трагедии покоится не на противоречии между роком и человеческой волей, его нужно искать в особенностях материала, в котором проявляется это противоречие. В нашей душе, должно быть, существует голос, готовый признать неотвратимую власть рока в „Эдипе“, тогда как в „Праматери“ или в других трагедиях рока такие повеления мы можем отклонять как произвольные. И фактически подобный момент содержится в истории царя Эдипа. Его судьба захватывает нас потому, что она могла бы стать и нашей судьбой