Прикосновение к Николь - стр. 21

– Это глубочайшее заблуждение. Великие произведения меняют сознание людей. А что может быть важнее? Человек не всегда осознает, что искусство запускает в голове цепную реакцию всевозможных ассоциаций и противоречий, которые приводят к нестандартному мышлению. Но именно этот разрыв привычных шаблонов перемешивает уже известные ингредиенты и приводит к важнейшим открытиям в совершенно разных сферах, с живописью, музыкой или литературой на первый взгляд никак не связанных.

Без искусства мы не узнали бы, что такое электричество и магнитные поля, гравитация и гамма-излучение. Познание мира в принципе невозможно только в каком-то одном направлении – живописи, биологии или химии. Оно может происходить только в гармонии. Если бы Леонардо не создал Джоконду, не появился бы и мобильный телефон. Леонардо, кстати, это прекрасно понимал. Он был разносторонним открывателем, что и не каждому гению дано.

– Открывателем? – переспросила Николь.

– Конечно! – ответил Броссар. – Мы открываем только то, что уже создано до нас, и пытаемся приспособить эти знания для своей пользы. В этом смысле гениальный писатель или физик ничем не отличаются от смелого мореплавателя, который первым добрался до неизвестного архипелага. Комплимент это человеку или насмешка над ним – не знаю, – он пожал плечами. – Человечество вообще не способно создать ничего принципиально нового в окружающем нас мире, во Вселенной. И в этом наше главное отличие от Бога. От другого разума, который у нас часто называют Богом.

Сейчас мы стоим на пороге того, чтобы выращивать из стволовых клеток новые человеческие органы, например, сердце. Грандиозное событие – живое сердце вырастить из ничего! А разве из ничего? Мы просто открыли новые свойства клеток, из которых сами состоим, и теперь пытаемся повторить то, что давно бьется под нашими ребрами. Человек – не создатель. Именно поэтому человечество никогда не сможет избавиться от ощущения присутствия Бога в своей жизни, даже если не будет ходить в храмы.

Броссар замолчал и будто выдохся. Он провел рукой по лицу и сделал несколько шагов к окну. Оперся ладонями о прохладный мраморный подоконник и секунд десять смотрел во внутренний дворик.

Они молча ждали, когда директор придет в себя. Михаил рассматривал уродливые изображения, висевшие в последнем зале музея: кривые бессмысленные линии, похожие на кляксы цветовые пятна, человеческие фигуры в неестественных позах.

Директор обернулся, его лицо снова стало живым. Он проследил за взглядом Михаила:

– Вы удивляетесь, что делают эти работы в нашем музее? – спросил он.