Приключения Гекльберри Финна - стр. 48
– Твоя бабуля там сторожит! – говорю я, – Сторожить там нечего, кроме каюты и лоцманской будки! И ты думаешь, что найдётся сумасшедший, готовый жертвовать своей жизнью ради каюты и лоцманской разбитой посудины, готовой каждое мне развалиться на скалах и пойти на дно?
Джим не смог ничего сказать в ответ, по моему он и не пытался.
– И кроме того, – говорю я, – мы могли бы взять что-нибудь стоящее из каюты капитана. Сигары, держу пари, минимум пять центов за штуку, солидные деньги. Капитаны пароходов всегда богаты и получают шестьдесят долларов в месяц, а они не заботятся о центах, когда им надо купить ценную, стоющую вещь. Держи свечу в кармане, я не успокоюсь, Джим, пока мы не пороемся там. Ты думаешь, Том Сойер стал бы медлить на нашем месте? Ни черта подобного! Ни за какие коврижки не стал бы медлить. Он назвал бы это приключением – вот как он это назвал, и он бы пошустрил тут, как надо, даже если помирал бы. Шикарный стиль! Он изобрёл бы какую-нибудь штуковину, как пить дать? Дал бы жару всем! Ты бы думал, что Христофор Колумб открыл что-то там и сделал презентацию Царства Божия! Как бы мне хотелось, чтобы Том Сойер был здесь, са нами!
Джим немного поворчал, но наконец сдался. Он сказал, что нам не стоит много болтать попусту, ничего это не даёт, и притом надо говорить очень тихо. Молния снова осветила мрачную картину кораблекрушения как раз вовремя, и тут мы достигли подъёмной стойки и быстро пристали и привязались к ней.
Потом мы влезли на палубу. Она была сильно накренена. Мы пробирались наклонной палубе в полной темноте, по направлению к рубке, чувствуя, как скользят ноги, при этом мы широко расставляли руки, чтобы ни на кого не наткнуться, потому что было темно, как в аду, и мы ни черта не видели. Довольно скоро мы упёрлись в световой люк и пролезли в него, следующий шаг привел нас к двери капитана, которая была открыта, и Джим скатился вниз по коридору, и тут, клянусь всеми святыми, ба, мы видим свет! и в ту же секунду, кажется, слышим низкие голоса вон там, внутри!
Мы переглянулись. Джим что-то шептал, но я не сразу его понял. Он сказал дрожащим голосом, что чувствует себя больным, хворым, сирым и покинутым, и просил, чтобы это я пошел вместо него. Я говорю, хорошо, и уже собирался вернуться на плот, когда как раз услышал голос. Кто-то и сказал:
– О, пожалуйста, не надо, мальчики! Прошу вас, не трогайте меня! Клянусь, я никогда никому не скажу!
Другой голос сказал довольно громко:
– Ты лжёшь, Джим Тернер! Хватит нас обманывать! Ты всегда хотел заполучить кусок побольше твоего рта, и всегда, когда тебе отказывали, ты грозил, что донесёшь на нас! Что бы ты не говорил теперь, тебе никто не поверит! Ты слишком много издевался над снами! Ты – самый злой пёс и самый большой предатель в этой стране!