Преодоление - стр. 67
– Прокопий-то сам и виноват, – согласился Трубецкой. – Сам хотел быть выше всех!..
– Пусть «литва» сидит по-прежнему в Кремле! Так, что ли? – съязвил Плещеев.
– Нет! – сказал Трубецкой. – Зачем тогда мы терпели нужду? Стоим тут уже второй год! Пора и порядку в государстве быть!
Но это прозвучало у него с сомнением в голосе.
– А ты что, считаешь, как порядок установится, так ты будешь в думе, что ли! Ха-ха-ха! – засмеялся Шаховской. – Мстиславский не даст тебе того! Он что сейчас там! – махнул он рукой в сторону Кремля. – С поляками в думе, что потом – без поляков, тоже будет в думе!
В сентябре вести об этих событиях, происшедших под Москвой, дошли и до Михайлова, до Заруцкого: от его лазутчиков, доброхотов, оставшихся там, чтобы так служить ему.
Казак, принесший ему вести, после того как его накормили и угостили водкой, стал рассказывать новости, что произошли там.
– И августа в двадцатый день пришёл под Москву князь Пожарский. С войском, из Ярославля… Люди-то у него все сытые. Не то что мы-то! – с обидой в голосе говорил он…
Заметив, как нахмурился Заруцкий, он заторопился, выкладывая новости: «А через два дня Ходкевич подошёл. Сперва-то он наткнулся на земцев, на князя Пожарского, с Кузьмой каким-то! А земцы-то, боярские дети, воюют плохо: чуть-чуть и пропустили бы его в Кремль. Да и то верно: сытому-то умирать не хочется»…
– Голодному тоже, – проворчал Бурба.
– Не скажи! – возразил казак ему. – Голодному-то терять нечего. Так вот, мы только и помогли им: казаки Трубецкого! – стал рассказывать он дальше. – Ходкевича-то побили здорово! Он и пошёл от Москвы.
Бурба уже вынес свой приговор ополченцам Пожарского, вспомнив того боярского сына, беспомощного, который оказался не в силах защитить дочь Годунова от казаков-баловней, насильников, таких, которые сейчас окружали его. И с которыми, по воле свыше, сейчас он находился в одной упряжке. Он, в прошлом крестьянин, живший своим трудом, не любил ни тех, ни других.
Заруцкий, выслушав казака, в этот же день принял решение немедля идти на Рязань. Надо было спешить, пока здесь ещё не все были в курсе новостей под Москвой.
«Почувствуют силу новой власти, земцев, тогда уже не подчинить!» – знал он по опыту.
К Рязани его полки вышли через две недели, как раз на бабье лето, на день Михаила[17]. Лист пожелтел, но по ночам ещё было тепло. Они подошли к городу, остановились вдали. И сразу же, словно приветствуя их, полыхнули пушки с Ввозной башни. А вот заухало, казалось, всё вокруг. Над стеной клубами поднялся дым, и там, в просветах, замелькали шишаки и панцири.