Повстанец - стр. 49
Пробежать по бетонным плитам площадки перед бункером (ведь кончится она когда-нибудь?), миновать её (будь и она проклята, как и всё, что понаделали эти «серые» на его родной планете!) – и добежать, добраться до леса, который, кажется, совсем рядом, близко, близко…
Дотронуться до его веток, упасть в его траву, лежать… Просто лежать – и смотреть туда, вверх, в ночное небо. Следить за проплывающим тучами, раскрытыми ладонями ловить падающие с деревьев капли.
Петь, кричать! Дышать, дышать, дышать – без конца, без меры, без осознания близкой смерти, без отсчёта последних мгновений жизни, без этих, черти их забери, стволов! Затворов, прикладов…
Аден не отрываясь смотрел на белую полоску света, пробивающуюся в коридор бункера. Там, там ведь…
– Мне плохо, – пожаловалась женщина, что стояла рядом с ним.
Она подняла руки: кисти были бурого, с синевой, цвета. Кисти были туго стянуты наручниками, жандармы явно перестарались… Или стальными затягивающимися кольцами специально сдавили вены?
Она качалась. Из рассечённых губ текла кровь. Платье на ней было изорвано в клочья, так что едва прикрывало её тело.
Женщина дрожала от вечернего холода. Она едва оставалась в сознании.
Аден повернулся в ней… И на мгновение, на самое малое мгновение в коротком движении этом он всё-таки увидел крашек этой…
Нет, не свободы. Там за пределами бункера, всё ещё продолжались владения жандармов. Даже небольшого кусочка, малой части картины, увиденной Аденом было достаточно, чтобы понять: бункер – не конец ада.
Широкая бетонная площадка перед бункером обнесена была высоким забором из колючей проволоки, прочно закреплённой на врытых в землю бетонных столбах.
А по периметру площадки с оружием наизготовку стояли автоматчики всё в той же, до боли, до тошноты опостылевшей серой жандармской форме.
Белые лучи прожекторов скользили по бетону, словно от напряжения чуть заметно подрагивая, ощупывая прямоугольники плит.
Вот только воздух там, снаружи, уже не принадлежал жандармам. И ветер. И ночь была не их.
И шум листьев, и высвеченные лучом верхушки деревьев.
Это всё не их.
Они боятся его мира. Они здесь чужие. Они здесь – никто. Призраки, выползшие из мрака мертвецы, пожирающие живых. Мертвецы с бледной кожей и пустыми глазами.
Они боятся его мира, его света, его жизни – и сидят в своих бункерах, только ночью рискуя выползать на свои бетонные площадки, для большей безопасности обмотанные со всех сторон рядами колючей проволоки, обнесённые пулемётными вышками, заминированные по границе, защищённые сигнализацией.
Они сами засадили себя в тюрьму! Тюрьму, из которой никогда ужде не выберутся. Даже если истребят всё живое на этой планете – не выберутся.