Портфолио не предлагать - стр. 20

– Ася, не плачь! – услышала я голос мамы. Она стояла за спиной и, похоже, уже давно все поняла. Она взяла из моих рук листок в клеточку, на котором корявый почерк был крупнее, чем обычно, и разорвала на конфетти.

– Будем считать, что его не было, – сказала она решительно.

– Гордея или письма? – еще раз всхлипнула я.

– И того, и другого.

Эх, мама! А как забыть душистый ветер и Млечный путь над головой, который мы рассматривали в поле? Таких ярких звезд в городе не бывает. И таких молчаливых увальней тоже. Здесь, в городе, вообще все по-другому. Мой мир рухнул, хоть и был воображаемым. От него остались только конфетти…

…Электричка летела вперед, а мне вдруг захотелось выйти на какой-нибудь станции, лишь бы не возвращаться туда, где разбились мои мечты, где вместо счастливого семейного гнезда стоял пустой дом. Если бы тогда, когда пришло то злополучное письмо, в моей голове проросли хоть микроскопические ростки разума, я вычеркнула бы Гордея раз и навсегда из своей жизни. Но юношеские чувства и разум несовместимы. Это сейчас, почти в сорок, я поумнела. Хотя, судя по комментариям Сони, я себе льщу. Так чего же требую от себя шестнадцатилетней? Хм, адская техника работает. И я, скользнув по экрану пальцем, перелистнула страничку дневника…

Через два года от него пришло еще одно письмо. Я долго смотрела на конверт, потом осторожно вскрыла его. И на меня, как звездопад с августовского темного неба, посыпались знакомые корявые буквы.

Это единственное письмо, которое я сохранила. Там была другая реальность. Беззвездные темные ночи. И если где-то мелькали огоньки, то смертельные. По утрам в дымке прорисовывался контур снежных горных шапок, а весной у подножия появилась “зеленка” – на многие километры. Я часто перечитывала письмо на скучных парах и представляла, как Гордей в камуфляжной форме сидит на БТРе и держит в руках автомат. Взгляд – грустный и суровый. Я почти уже смирилась с тем, что наша история закончилась. Его письмо было неожиданным, как метеорит с неба. И я его удивленно разглядывала, узнавая знакомые корявые строчки.

“Здесь зимой сыро и холодно, представляешь, минус один, а будто минус двадцать. Весной потрясающе красиво, особенно, когда появляются зеленые листья и небо такое бесконечное… Прости, что тревожу тебя, но я выполняю обещание. Загадал, что если выберемся из этого проклятого здания, то обязательно напишу тебе. Три ночи без света и сигарет, только сухой паек, холодная вода и мысли о тебе. Вдруг так стало страшно, что никогда больше не увижу тебя… Ты, наверное, сидишь в светлой аудитории, пишешь что-то в тетрадке, я ведь знаю, что ты поступила. Представляю твой завиток на шее и взгляд, от которого мурашки по коже… Что уж и говорить, какой я был дурак тогда…”