«Порог толерантности». Идеология и практика нового расизма - стр. 77

Своя расовая классификация использовалась в Южной Африке, где людей делили на «белых», «черных», «цветных» и «азиатов». Такие различия фиксировались в местных удостоверениях личности и служили политическим, экономическим и социальным целям режима апартеида, хотя южноафриканские профессора отвергали какую-либо связь этой практики с расизмом[511]. После падения режима апартеида расовые представления в Южной Африке не только сохранились, но создали почву для реконфигурации дискриминации. Если при прежнем режиме «цветные» занимали промежуточное место в социально-расовой иерархии, то в новых условиях привилегированное положение было отдано «чистым расам», а «цветные» неожиданно для себя оказались гражданами «второго сорта».

В Индии термин «раса» не популярен. Например, известный у тамилов термин «инам» издавна использовался в широком значении «клан, класс, группа, родичи, вид, стадо, братство, товарищество, ассоциация» и пр. Даже в средневековой пуранической литературе, где этот термин использовался для различения живых существ (реальных или мифических), критерием служила не биология, а объем власти. И лишь в начале XX в. он стал означать также и «расу». Так, дравиды стали рассматриваться как особая биологическая раса благодаря основателю Дравидского политического движения Э. В. Рамасами Найкеру, который в 1920–1940-х гг. стремился укрепить их солидарность в борьбе против идеи превосходства «северных арийцев», включая брахманов[512].

Европейская идея «расы» с ее представлением об иерархии и неравенстве рас стала обсуждаться индийскими интеллектуалами во второй половине XIX в.[513] А определенную популярность она начала получать в Южной Азии лишь с рубежа XIX–XX вв. По мнению ряда авторов, идеологию движения Хиндутва, или «индуистского культурного национализма», следует классифицировать как южноазиатскую форму расизма («монокультурный неорасизм»), или «революционного консерватизма». Эта идеология, искусно сформированная из местных и западных элементов, включает идеи этногенеза, религиозного авторитаризма и иерархии, примордиального индуизма, культурного фундаментализма и этнорасовой ненависти, которые сплетаются в плотный клубок, где культурные коды и символы апеллируют к генетическому наследию и общей крови. Провозглашается возвращение к некоему примордиальному индуизму эпохи Вед и Упанишад, которые служат построению новой индуистской утопии. При этом индуизм изымается из исторического контекста и превращается в вечную и неизменную систему ценностей, оправдывающую гегемонистский проект североиндийского брахманизма. Тем самым, если термин «раса» и не употребляется, сам по себе дискурс, смешивающий культуру с биологией, имеет безусловную расовую окраску, хотя и подает себя в виде «интегрального гуманизма». Любопытно, что этот дискурс включает как «цивилизационную» компоненту («индуистская цивилизация»), так и арийскую идею. В этом контексте индуизм представляется не столько религией, сколько образом жизни и набором универсальных норм поведения, которые не идут ни в какое сравнение с другими религиозными традициями. А одним из главных врагов, наряду с христианами («империалистами»), объявляются мусульмане, являющиеся в Индии религиозным меньшинством. Признавая местных мусульман «кровными родственниками», воинствующие индуисты объявляют их религиозными изменниками и пятой колонной