Полторы унции бога - стр. 4
Тётя Роксана сказала, что лучший из них — «Ба-а-аунти». Она именно так и произносила — «Ба-а-аунти» — с затяжным «а». Откуда она этому научилась, не знаю. Возможно, Коля так презентовал. Телевизионная реклама про «райское наслаждение» появилась на экранах уже значительно позже. Там тоже произносили протяжно и расслабленно: «Ба-а-аунти — ра-айское наслажде-ение». Но первым я тогда вскрыл «Сникерс», и до меня донёсся его неповторимый шоколадно-орехово-карамельный аромат — аромат «всё и сразу», именно такой, о каком мечтает, должно быть, каждый ребёнок, ничего в своей жизни не пробовавший.
— «Сникерс» — самый вкусный, — решил я, заглотив в один присест крохотную порцию батончика.
Те половинки ведь тоже поделили и раздали каждому — мне, сестре, маме, папе, тёте Роксане. Шесть тонюсеньких кусочков по пять грамм. Пять грамм невозможного счастья.
— «Ба-а-аунти»! «Ба-а-аунти» самый вкусный! Ты просто ничего не понимаешь! — рявкнула тётя Роксана и обиделась на меня. Я предал её взгляды.
Мне было стыдно за это предательство. И давно хотелось исправиться — вновь попробовать «Баунти» и убедиться, что «Баунти» самый вкусный.
— Ну вот! А теперь фиг тебе, а не бутерброды с колбасой! — продолжала сердиться мама. — Да я сама виновата. Тебе ведь ничего нельзя доверить. Зачем я только родила тебя? Неблагодарное существо. Нужно было отдать тебя в детский дом. Там вот детки хорошие живут, и родителей они любят и уважают. Не то что ты. Там они пишут письма мамам. Ты мне хоть раз письмо написал?
Писать я умел с пяти лет. Кажется, учила меня бабушка. Говорила, что учусь я плохо, и с моим почерком только в медицину идти, как моей бестолковой мамаше.
«Врачи все бездари», — утверждала бабушка, которую врачи не могли вылечить ни от одной из придуманных ею хворей.
— Мам, я хочу «Баунти», — сказал я.
— Какой ещё «Баунти»?! — взорвалась мама. — Я что мало тебе купила?! Посмотри, сколько пакетов! И всё же для тебя! Неблагодарный ребёнок! За что мне это, Господи? За что?!
Потом мама смягчилась и пообещала, что купит мне «Баунти». Возможно, со следующего пособия.
— А когда оно будет? — уточнил я.
— Месяца через три.
Вряд ли я понимал, что такое «три месяца», но не стал переспрашивать. Мне не хотелось, чтобы мама снова нервничала. Моё безоблачное детство не должно было омрачать ничьих тревог.
Дома пахло жареной печёнкой и ненавистной окрошкой. Папа приходил всегда уставший и всегда немного пьяный. Сестра донашивала платья и трусы дочери тёти Роксаны. Зимой на меня напяливали тяжёлую, словно чугунная сковорода, и тесную, как резиновая перчатка, ушанку из овечьей шкуры. Она была мне сильно мала, и на шее после прогулки всегда оставались красные вмятины. Обувь на два размера меньше я носил до тех пор, пока она не становилась меньше на три размера, и нога попросту отказывалась туда влезать. Тогда мама нервничала и заверяла, что соседские дети растут намного равномернее меня, и им не приходится настолько часто покупать ботинки. Я сожалел о том, что мои «лапти» чрезмерно большие, и молчал, когда мама напоминала, что даже у неё в её-то почтенном возрасте нога тридцать шестого размера, в то время как я уже перешёл на тридцать восьмой.