Полторы унции бога - стр. 35

Дени сидела на диване, читала. Спокойно перелистывала страницу за страницей.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — отозвалась Дэни, не поднимая головы и продолжая глядеть в книгу.

— Что читаешь?

— Токарчук.

— Это та польская писательница, что получила Нобелевку?

— Да.

— Нравится?

— Нравится.

Я сел рядом. Дэни не пошевелилась.

— Ты что-нибудь хочешь мне сказать?

— Нет. А ты?

— Нет.

— Хорошо.

Дени встала и повернулась ко мне.

— Будешь завтракать? — спросила она.

— Буду.

— Хорошо, — тем же ровным тоном ответила она и ушла в кухню.

Я смотрел ей вслед и будто бы не узнавал её. Это была не моя Дэни — вспыльчивая, стервозная, несдержанная. Главная черта Дэни — неумение молчать, притом, что и диалоги она ведёт с трудом, когда в ярости. Она обычно палит разом из всех орудий, рвёт в клочья всё, что попадается ей под руку — и словами, и физически. Может разбить что угодно — будь то кофейная чашка или сердце. Она ненавидит статику и непримирима ко всему, что вызывает у неё отторжение. Однако сейчас эта Дэни, Дэни, которую я знал много лет, куда-то спряталась, оставив после себя двойника — равнодушного и оттого ещё более жестокого.

Сейчас этот двойник готовил мне завтрак, а я сидел на диване и пялился в стену. Затем я пошёл в ванную, включил кран, вода стала наполнять купель. Я вытащил с полки опасную бритву, которой изредка пользовался, чтобы подровнять отросшие виски. Дэни зашла ко мне на том моменте, когда я нажал на кнопку, и обнажилось лезвие.

— Тебя побрить? — спросила она.

Я повернулся, заглянул ей в глаза, ища в них хоть что-то, что обнадёжило бы меня — ненависть, презрение, гнев — хоть что-нибудь. Но там был лишь холод.

— Если тебе не трудно.

Я снял рубашку и брюки, снял бельё. Дэни наблюдала за мной с раскрытой бритвой в руках, ждала. Я шагнул в воду, сел на дно ванны.

— Готов? — спросила Дэни.

«Смотря к чему», — хотел было ответить я, но вместо слов просто кивнул.

Дени достала мыло и помазок, тщательно обработала пеной мою шею и подбородок, щёки, область вокруг рта. Затем она принялась за бритьё.

Она умеет обращаться с опасной бритвой, собственно, Дэни мне её и подарила. Иногда она делала это для меня. В таком ритуале было нечто настоящее, живое, доверительное. Одно неверное движение — и потечёт кровь. Даже слабого нажатия хватит, чтобы рассечь кожу. А если надавить чуть сильнее…

Я рефлекторно сглотнул. Дэни убрала лезвие от шеи.

— Не дёргайся.

— Я не дёргаюсь.

— И лучше не дыши.

— Никогда?

Она усмехнулась:

— Не болтай.

Я замолчал на некоторое время. Погрузился в ощущения скользящих движений по коже. Бритва была хороша. Она ничуть не царапала, а только мягко и точно срезала мельчайшие волоски, оставляя поверхность идеально гладкой, почти младенческой, девственной, непорочной. Она работала как искупление, как отпущение грехов. Миллиметр за миллиметром я становился чище, глаже, нежнее.