Полторы унции бога - стр. 37

Мы целовали друг друга будто бы впервые, словно оказались в этой ванной вместе случайно. И вся эта комната, вся эта квартира не были нашими, не принадлежали нам, никто из нас никогда здесь не жил, не любил, не терял и не находил ничего из уже прожитого. В тот момент мы оба вряд ли знали, кого именно целуем. Мы были друг для друга незнакомцами, и оттого делалось проще всё, что происходило.

— Трахни меня, — прошептала Дэни.

Я поставил её на колени, чтобы ей было удобно держаться за бортик, и чтобы вода не мешала скольжению. Дэни больше всего любила эту позу: так я мог входить максимально глубоко, а она могла просто отдаваться и ощущать, как я овладеваю ею, отчего нам обоим становится хорошо и приятно. По сути, это не столько акт взаимной любви, сколько акт любви к самим себе. После такого секса хочется не только курить, но и разговаривать — о чём-то отстранённом.

— Ты знаешь, что такое пластинация?

— Нет.

Мы лежали на кровати, мокрые и умиротворённые, раскинувшиеся человеческие звёзды на небе из простыни и одеял.

— Это процесс, когда мёртвое тело или отдельные органы как бы мумифицируют, заполняя сосуды специальным веществом — пластификатором. Получается что-то вроде чучела, но сохранившего все внутренние органы. Один немецкий профессор делает такие чучела из людей, у него уже огромная коллекция. Говорят, к нему стоит очередь из желающих, чтобы их пластинировали после смерти. Наверное, людям кажется, что таким образом они будут жить вечно. Но ведь будет жить только их тело…

— А что ещё может жить? — задал я вопрос чисто автоматически, почти не задумываясь над тем, что мне говорит Дэни.

— Как что? Душа.

— А душа может жить без тела?

Дени призадумалась и ответила:

— Нет, не может. Хоть и говорят, что душа вечна, но я не могу понять, как это возможно. Чтобы жить, нужно тело. Его как раз и пытаются сохранить. И всё равно это совсем не та жизнь… Ты бы хотел, чтобы тебя пластинировали?

— Нет.

— А я бы хотела. Но только если умру сейчас, а если умру старой, тогда уже не очень хочу.

— Почему?

— Потому что сейчас я красивая, а в старости буду некрасивая. И если уж что-то сохранять, то, конечно, красоту.

— По твоей логике некрасивые люди вообще не должны жить.

Дени повернула ко мне серьёзное лицо с нахмуренными бровями. Я, вообще-то, хотел пошутить, но она приняла мои слова за чистую монету.

— Знаешь, что? — проворчала Дэни с вызовом. — Красота — понятие относительное.

— Стало быть, и в старости ты вполне можешь быть красивой.

— Не подлизывайся, — фыркнула Дэни, улыбаясь.

— А я и не подлизываюсь.