Покушение в Варшаве - стр. 67
И он думать забыл, даже повторять перестал: «Меня удавят, как папеньку!» Не удавят. Потому что у изголовья его кровати встал нежный ангел с пальмовой веткой в руках – разгонять дурные сны и лелеять добрые.
Такую женщину Константин не отдал бы никому. И она его не отдала бы, это он знал наверняка. Посапывала рядом коротким носиком, чуть улыбалась во сне. Плевать, чего хотят ее соотечественники. Плевать, чего хотят за лесами-болотами русские, вроде бы его родная кровь. Есть только они. Они двое. Как предстали когда-то перед Богом – об этом своем шаге цесаревич никогда не жалел.
Жанетта повернулась на другой бок и, не просыпаясь, взяла его за толстый палец. Ей сразу стало безопасно, и она глубоко нырнула в дрему. Милая! Константин чуть не умер от тихого наплыва счастья. И так каждый день. Едва он видил ее стройную фигурку или встречался с ласковым взглядом жены, таял снеговиком под лучами солнца.
Их спальня, как почти все в Бельведере, наполнялась белым, почти девическим светом. Только ковер, на котором настоял великий князь – неприятно же спускать ноги на холодные плитки, – был ярким, красно-синим с коричневым восточным орнаментом. Фальшивая нота! Но Константин потребовал, и Жанетта, как всегда, согласилась.
Она открыла глаза, увидела мужа, по-детски разулыбалась ему. С тех пор как старая любовница Константина, госпожа Вейс, шесть лет назад покинула Варшаву, их счастью ничто не угрожало. Единственное огорчение Жанетты – принадлежность ее ненаглядного к восточной ереси. Он не католик! Но тут уж ничего нельзя поделать. Его семья, его страна разделяли ужасное заблуждение, и, если бы кто-то узнал, что он питает симпатии к католицизму, разразился бы страшный скандал! Ему бы не простили. И весьма быстро заменили на посту.
Жанетта это знала. Уж и без того крайняя душевная деликатность заставила его не требовать перехода жены в православие, тогда как все супруги великих князей, владетельные особы, королевские дочери, настоящие принцессы, под венцом меняли веру. Но не она. Истинная голубица святого Петра.
Княгиня ценила чувствительность мужа, понимала настороженность его родни. Да, ей оставалось только плакать о его собственных заблуждениях. Но она сразу свела на нет общение с любыми проповедниками, епископами и кардиналами – польскими или присланными из Рима, – которые пытались через нее подобраться к супругу и надеялись склонить его на свою сторону.
– Мой муж нерелигиозен, – был ее ответ. Что не совсем правда. Константин верил, глубоко в душе, и, кажется, не отдавая особого предпочтения конфессиям. Все они… только для людей. Бог же видит сердце и не делает различий – таково было его убеждение. Он не давил на жену, воспитанную в вере отцов, позволял ей встречаться с пасторами, терпеливо слушал, что она выписала из очередной нравоучительной книги. Но и только. Ее сердце не могло не болеть.