«Поэзия русского слова». Специальное издание всех участников конкурса - стр. 24

– Здоровэньки булы в ваший хати! У вас товар, у нас – купэць, гарный хлопэць-молодэць. Так чи нэ будэмо мы сватамы?

Если невеста подаёт старостам свой хлеб, то это – знак согласия. Если же им вручали «гарбуза» – это означало отказ.

Как правило, на таких мероприятиях гуляли все станичники: свадебная делегация с приглашением на торжество обходила все дворы. Только старик Илларион не был удостоен такой чести. Забыли о нём. Свадьба «гудела» на всю округу! Марте всё было интересно: и выкуп невесты, и песни-пляски, и ряженые цыгане, и отважные казаки с джигитовкой… Горилка текла рекой, столы ломились щедрыми дарами богатой кубанской земли. И вот в самый разгар веселья кто-то из парней вспомнил о старике-колдуне и предложил всей компанией подшутить над ним. Нетрезвая весёлая толпа разгулявшейся молодёжи двинулась через пустырь к одинокой избе. Что и как там было, никто толком не помнит, только спохватились на свадьбе, что нет парней. Вспомнив, что они намеревались идти к колдуну, пошли искать шутников. Каково же было изумление Марты, когда на подходе к пустырю она увидела картину, поразившую её воображение! Там была большая навозная куча, а вокруг неё сидели парни и сосредоточенно что-то жевали. Присмотревшись, Марта ахнула: «шутники» набирали горстями содержимое навозной кучи, обмакивали всё это в нечто, только им видимое, и отправляли себе в рот. Они были уже изрядно измазаны и дурно пахли, при этом так аппетитно причмокивали, как будто поглощали вкуснейший деликатес! Долго не могли привести в чувства парней, пришлось идти на поклон к старику Иллариону. А когда не без его помощи они «прозрели», то им пришлось «вспомнить» все обеды, съеденные задолго до свадьбы. Удивительно то, что каждому казалось, будто сидят они за столом и едят хрустящую квашеную капусту, макая её в ароматное подсолнечное масло. Этот случай был не иначе, как массовый гипноз. Вот только колдун после этого куда-то исчез. Поговаривали, что видели «чёрного воронка» на пустыре, но толком так никто ничего и не знал.

"Последний день Ляжкиной".

Сегодня Савелий Яковлевич находился в чрезвычайно нервном напряжении, которое было с одной стороны весьма приятным, как при ожидании скорого освобождения от тяжкого груза и грядущим за сим событием наступления спокойной жизни. Но с другой стороны – оно отзывалось постоянным ощущением покалывания в подушечках пальцев и мыслями – «а вдруг что-то пойдёт не так». С таким двояким состоянием Савелий Яковлевич сталкивался только однажды в своей жизни: когда ожидал известий от своей дочери во время рождения его первой внучки. Нордически стойкий по натуре человек дал слабину – толи из-за возраста и нарастающей в связи с этим усталости, толи из-за прессинга, который он стойко пытался выдержать последние восемнадцать дней. И вот, настал, наконец, тот день. День освобождения. Последний день Ляжкиной. С момента появления этой мадам в санатории, где Савелий Яковлевич вот уже двадцать лет работал главврачом, ни один сотрудник не чувствовал себя спокойно и безопасно. Постоянное ощущение приближающегося скандала доводило персонал до нервного тика. Несколько медсестёр даже взяли больничные, пока Ляжкина не покинет стены санатория. Самому Савелию Яковлевичу ежедневно, практически ежечасно, поступали жалобы от неугомонной мадам. А следом в кабинет главврача непременно влетала, собственной персоной, автор кляуз и устраивала безобразные сцены. Начиналось всё с возмущённых криков, затем звучали угрозы, а за ними – попытки вызвать жалость к «несчастной замученной санитарками женщине» и выпросить либо несколько дополнительных не причитающихся ей процедур, либо освободившийся номер люкс, либо требовала уволить одного из «не годных» сотрудников, и так далее. Не получив желаемого, она приправляла жаркую речь фырканьем, презрительным выражением лица и, уходя, хлопала дверью.