Поединок со смертью - стр. 40
– Ты так считаешь? – уже без всякого смеха спросила я.
– А чего считать, тут хоть считай, хоть высчитывай – это уже и так ясно. Москва стоит вся как есть на болотах да на речках. Короче, на воде. Раньше большие стройки ставили на холмах, а если в низинах строили да на текучих грунтах, то делали насыпные грунты. Возами землю да известняк возили…
– А что такое пловун? – спросила я, удивляясь её осведомлённости.
– А это вроде как плот земляной. На нём город и стоит, как на грелке, а вода-то под ним, под этим пловуном, всё равно никуда не девалась. Так что город как раз и стоит на воде.
– Но раньше ведь строили…
– Говорю тебе, насыпи делали, – сказала она с лёгким раздражением. – Раньше в низинах строили мало и невысоко, насыпь не разрушалась от этого. А теперь строят так, что под землёй ещё на десятки метров роют. До самой воды. Какая, спрашивается, после этого устойчивость грунта?
– Это просто какой-то кошмар, – сказала я без всякого желания продолжать этот жуткий разговор.
– На вот, выпей, – сказала она, долгим, пристальным взглядом окинув меня и протягивая банку с квасом. – Могу, если хочешь, налить водки по стопарику.
– Нет, что ты, спасибо.
– И ладно. Да она у нас тут плохая. Многие травятся. Или выпьем всё-таки?
Я покачала головой, взяла квас из её рук, стала пить большими глотками коричневую густую жидкость, оглядывавая поверх тонкого стеклянного края банки комнату – стол, стены, стулья, кровать, печку, хозяйку… Она уже совсем родственно смотрела на меня. И вот теперь, словно по какому-то волшебству, в этот самый момент ощущение знакомости и близкого даже родства между нами было таким всамделишным и живым, и казалось таким надёжным, что мне сделалось всё равно, что будет ещё сказано и произойдёт между нами: мы уже, на этот вечер хотя бы, стали задушевной роднёй. Она встала, походила по комнате, потом хотела, было, присесть рядом на скамеечку, но вдруг резко обернулась к окну, замерла, будто прислушиваясь. Потом, с фальшивинкой в голосе, наивно сказала:
– Хорошо без мужиков.
Свет, падавший из сеней, на какую-то секунду испещрил её поблёклое лицо резкими тенями, сразу как бы состарил её. Гладко зачёсанные набок волосы тускло блеснули. На ней сейчас было надето домашнее тёмно-вишнёвое платье без лифа, длинное, до щиколотки, с очень большим, даже для её комплекции, вырезом, глубоко открывавшим усталую грудь и всю в складках шею. Полные ноги были босы. Большой палец сильно выступал вперёд и был немного загнут – видно, косточки её сильно донимали. Уютно цвыркал сверчок за печкой. Я стала незаметно разглядывать комнату. На столике в углу стоял компьютер – похоже, первый «пентюх» с громоздким монитором. Девочка лет двенадцати, молча и ловко, двигала фигурки игры «в войнушку». Хозяйка вышла, какое-то время её не было, она занималась чем-то в сенях, и я, чтобы хоть чем-то заняться и не сидеть истуканом, подошла к девочке. Та, совершенно не обратив на меня никакого внимания, быстро закрыла игру и поставила фильм. Я посмотрела на чернобелый портрет Хэма на стенке, потом вернулась на своё место. Девочка по-прежнему не замечала меня. Но вот в комнату вернулась хозяйка, непринуждённо согнала меня с табуретки, услужливо подставив стул в цветастом чехле, ласково коснулась моего плеча и сказала, как бы подбадривая или утешительно: