Почему я застрелил Лермонтова и сделал бы это снова - стр. 5
ВАСИЛЬЧИКОВ: Ну да и я с вами. Возможно, и мне вспомнится перед тьмой могилы пара впечатляющих округлостей.
ГЛЕБОВ: Господа, я пас. Ранним утром отправляюсь в семейное имение. Матушка срочно пожелала, чтобы я предстал пред её очами.
ЛЕРМОНТОВ: Мартыш, ты с нами?
МАРТЫНОВ: Вынужден отказаться. Есть неотложные дела.
ЛЕРМОНТОВ: Это какие? Тосковать и кукситься?
МАРТЫНОВ: Мои финансы пришли в некоторое расстройство, требуется срочная ревизия.
ЛЕРМОНТОВ: Я заплачу, я же друг. Не переживай.
МАРТЫНОВ: Нет, Миш, спасибо! Неважно себя чувствую, пора мне баиньки.
ЛЕРМОНТОВ: Как знаешь!
Лермонтов, Столыпин, Трубецкой и Васильчиков забирают телефоны, наплечные сумки, надевают на головы бейсболки и отчаливают развлекаться.
ГЛЕБОВ: Чего не поехал, Колян? Развеялся бы. А то действительно какой-то сумрачный.
МАРТЫНОВ: Я не против общения с девушками, но вокабуляр господина Лермонтова и пункт назначения этого вояжа меня несколько смутили.
ГЛЕБОВ: Причуды гения!
МАРТЫНОВ: Ты уже записал его в гении? Не рановато ли?
ГЛЕБОВ: Но согласись, он очень талантливый и яркий человек.
МАРТЫНОВ: Разве талантливый и яркий в творчестве человек не должен быть добродетелен в жизни?
ГЛЕБОВ: Вот уж не обязательно! Жизнь и творчество – разные субстанции.
МАРТЫНОВ: Я много думал об этом и порой был готов согласиться с твоим суждением. Но в конце концов во мне победила другая точка зрения: талант не может и не должен быть порочен в жизни.
ГЛЕБОВ: Это не математика и не физика. В таких вопросах не бывает точно отмеренных пропорций. Романтические натуры подвержены сильным эмоциям, страстям. А оттого совершают порой не самые благовидные, по мнению окружающих, поступки.
МАРТЫНОВ: Ах да, романтические натуры! Мне прекрасно известна эта человеческая прослойка, этот психотип. Этакая романтическая натура в возвышенном порыве и при безусловном наличии таланта пишет изумительные стихи, посвящённые Прекрасной Даме. Стихи настолько пронзительные, что слёзы на глаза наворачиваются: «Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты…» А потом эта же романтическая натура деловито осведомляется в частном письмеце: «Помнишь ли ты, друг мой, ту самую Анну Керн, которую я намедни загнул?..»
ГЛЕБОВ: А, ты про эту историю с Пушкиным? Да, озорник был ещё тот. Но зато талантлив как дьявол! А за это всё простительно.
МАРТЫНОВ: Так уж и всё?
ГЛЕБОВ: Ну, кроме убийства, насилия или совершенно явной подлости.
МАРТЫНОВ: Как дьявол… Очень показательное сравнение! Может, в этом и кроется вся суть? Что талант – он не от Бога, а от дьявола?
ГЛЕБОВ: Никак не согласен! Талант – это божественная искра.