По наследству - стр. 31
Плюхнувшись на диван, Саша разревелась. Она всегда ненавидела матерную ругань. «Женщине низзя́ каза́ть матэри́нски слова – грих!» – много раз говорила Нюся. Валентина тоже не пользовалась словесной грязью, Анатолий при детях никогда не выражался, поэтому Саша была и предупреждена и ограждена от скверны. Став взрослой, она прицементировала в тот свой ряд благородных суждений и кирпичик мнения: «Низкие плебейские натуры любят ругательства. Слабаки, чтобы вписаться в плебсоколлектив занимаются подражательством. Но я плевать хочу на эту гнусь». И как-то так сложилось в жизни – ее не оскорбляли, иногда из уважения, иногда из боязни. Однажды, вся группа художественной школы увидела – Саша ударом под челюсть свалила с ног довольно крупного своего одногруппника за слово «биксочка», и как бабушка отшептала ему дразниться.
Торчали гнилыми корягами слова-уродины из вековых глубин, но ведь время настало такое, что настоящий октябренок, пионер, комсомолец, а потом рабочий-коммунист или рабочая интеллигенция должны быть красивыми если не снаружи, как на плакате, то внутри обязательно. Ну ругнулся Толик Иванов на Игоря Калашникова, когда они под предводительством их гордости, председателя совета отряда, их Сашки, искали по лесополосам памятник павшим солдатам отечественной войны. Так это же Толя Бу-бу, лупатый троечник в конопушках, безотцовщина. И на стенах клуба с задней стороны написали крупные угольные матюги и набили бутылок хулиганье, тупые двоечники, которые ничем не могут блеснуть.
– А ну, марш во двор, – приказывает Валентина детям, когда напротив, чуть правее, у Великохацких начинается свара.
Саша знает: два сына деда Максима – воры, и к ним пришли блатные, и что-то там выясняют; как говорит баба Нюся «вор у вора дубы́нку укра́в».
От других соседей тоже иногда доносится мат.
– Так воны́ гамаи́, – поясняет Нюся и рассказывает, что Воронеж уже гамайщина, а уж дальше и говорить нечего: гамаи – кацапы клопов не вывели в наше время, готовить не умеют и матерщина у них в порядке вещей.
На хлебокомбинате две пожилые прачки, с которыми подружилась Саша, только по самой острой необходимости стали ругаться, потому что заметили – Саша вообще не ругается, и стеснялись собственной простоты.
Разнузданный отец сделал большую ошибку, что обрушил на дочь скользкие донные слова, потому что когда Саша шла в дом, откуда-то из темного полночного угла вынырнула госпожа-месть и зашептала: «Надо найти в гараже канистру бензина, быстро ливануть на машину и поджечь». Сквозь рыдания, Саша все равно слышала просьбу-приказ, и уже тянулись руки к ослепительному мечу правосудия. Пока она боролась с соблазном покончить одним костром, одним взрывом с мерзавкой Раисой и мучителем отцом, снова взревел «Москвич», и было понятно, что отец уехал.