По наследству - стр. 30
То ли упорство, то ли, в самом деле, романтическое чувство погнало Анатолия в конце лета мириться с бухгалтершей. Саша была этому только рада, как шансу приличного, а не пропойного существования родителя. Она не смогла отбиться от его просьбы срезать розы, которые выращивала для годовщины смерти матери.
– Саш, ну срежь розы… Как я пойду на день рождения без цветов? А завтра мы купим.
– Ты, наверное, думаешь – умер человек и ничего не знает. Мертвые больше нас знают. Нельзя мертвых обижать.
– Саш, ну срежь розы. Завтра я лучше этих куплю.
Она, стыдясь своего малодушия, срезала цветы и подала их повисшему на забор палисадника отцу. Чуть позже, не столько из любопытства, а сколько для порядка, пошла в магазин и навела справку – действительно, у бухгалтерши был день рождения.
Вскоре, умная Нина Михайловна сделала правильный выбор – не стоит связывать жизнь с человеком, который не может контролировать свои пагубные страсти, и дала Анатолию окончательную отставку. Дома он усилил террор против Нюси и огрызался на каждое слово дочери.
– Пропа́лы мы, пропалы, – приговаривала сникшая Нюся, – вин мэнэ́ убье́.
Саша тоже не ждала хорошего. Как-то, по возвращении с фабрики со второй смены ее встретила встревоженная старуха:
– Хтось прыхо́дыв, и ба́тько сив у машину и уи́хав.
Саша уже два дня переживала за Гошу, который уехал в командировку на Урал. Так далеко брат еще никогда не ездил, и если сестра начинала беспокоиться о нем, когда он задерживался на полчаса, то теперь ей виделись дорожные катастрофы и бандитские нападения.
«Этот кто-то, наверное, принес дурную весть о Гоше, и поэтому пьяный отец уехал. Может, на опознание?»
Она включила свет в своих двух комнатах и напоминала больше разбалансированный механизм, чем человека. Только слух четко улавливал тяжелую тишину. Примерно через час ночную тишь вспорол рев отцовского «Москвича», и отчаявшаяся Саша побежала к калитке. Выглянула в уличный мрак – «Москвич» смирно стоял перед воротами. Отец не выходил. «Не знает, как сказать», – решила дочь и подошла к машине. Она пригнулась к запотевшему изнутри окну, но в этот момент отец приспустил стекло, и Саша увидела его пассажирку – соседку Раю – жену Валька. Рая стыдливо закрыла лицо руками. Саша, испытывая гадливое чувство, отошла на шаг. В ее голове еще не выстроилась цепочка аргументов против Раи – алкашка, грязнуля, цыганская прислужница, ворующая у себя самой кур, – как отец вылил поток самой отвратительной и последней ругани в ее, Сашин, адрес. Дочь отступила еще на шаг, пребывая в таком состоянии, будто две огромные руки вытрясли из нее все мысли и чувства, и как в бреду, она нашарила в пустой голове одно-единственное слово: «Подонок».