Плеяды современной литературы. Время, запечатлённое в словах - стр. 23
Улыбнулись дома, деревья, птицы. Город засиял, с благодарностью принимая приветственный знак природы. Зашевелились быстрее люди, забывая на время о бесконечных тяготах и заботах. Уже не так агонизирующе спешили они по своим делам, ощущая прекрасный повод лишний раз поднять голову, глубоко вдохнуть и залюбоваться тонкими верхушками деревьев, удивительным и неповторимым рисунком облаков, насладиться плавным и величаво-гордым полётом пернатых – как они прекрасны в воздухе! совсем не так, как на земле, кричащие и снующие по помойным бачкам, – и после долгих суетных забот увидеть наконец всё это другими глазами, открыть для себя источник редкого по силе наслаждения, необычайно ёмкий в своей беспредельной, изысканной, волнующей красоте.
В то время как всё сияло и радовалось, одухотворённое лёгким мановением всемогущей природы, по тротуару во дворе шла маленькая сгорбленная старушка с палочкой в руке, никак не замечая всеобщего ликования и не воспринимая удивительной неповторимости бытия, его чарующих глаз пейзажей, мягкого и душистого воздуха, преспелой женственности его нежных, грациозно обволакивающих движений.
Бабка шла медленно. Она и не шла почти, а еле передвигала ноги, глядя вниз, погружённая в свои тяжёлые старческие думы. Пальцы совсем не шевелились, обхватив клюшку, а рука лишь чуть-чуть приподнималась, чтобы каждый раз переставить опору на полшага вперёд. У неё был жалкий вид: старое поношенное пальтецо, выгоревший платок на голове, боты, надетые на растянутые, сбившиеся чулки. В другой руке она держала сумку, с которой бегала, наверное, в магазин ещё в годы своей юности. Старушка шевелила иногда губами, но больше ни одним движением лицевых мускулов не давала понять, что она замечает что-нибудь вокруг себя. Лицо её имело черты доброй, лирической бабушки, но страдало и болело, отчего сама она вызывала бесконечную к себе жалость. Мягкие морщинистые щёки, опустившиеся на уголки рта, выгнутые двумя выразительными холмиками жидкие брови, круглая картошинка носа, волнистые складки на лбу – всё это могло обозначать некую лёгкую встревоженность, милые сердцу, затаённые мечты, доброту, ласку, нежную любовь, но так не подходило сейчас к её унылому виду, измученному взгляду, брошенному в землю, говорящему о том, что она давно уже не знает ни поддержки, ни тепла, ни радости. От неё веяло такой печалью, что стоило посмотреть в её сторону, – пусть только сбоку или мельком сзади, – как грусть-тоска сжимала сердце от одного явления этого задавленного несчастьем существа.