Размер шрифта
-
+
Плавучий мост. Журнал поэзии. №1/2019 - стр. 21
твоя новая грудь превратилась в редут, Мона,
стволамин управляет кожей, и от силикона
идет холодок, и мне не по себе, Мона.
Все что было прошло, победило добро, Мона,
Арлекина до смерти замучил Пьеро, Мона,
залюбил, залялякал… По щеке сползая, гимнаст,
обещает новую жизнь, которая не про нас.
Новой жизни не будет, Мона, но будет, Мона,
музыка новой речи, рожденная вне канона,
формула речи без блуда, которая на слуху
поколенья висит, как Иуда на голом своем суку.
«Мать остается молодой…»
Мать остается молодой,
до самой смерти остается,
как будто музыка, с тобой,
как хорошо, что светит солнце
в бездонной памяти моей,
где вечно двадцать восемь ей,
вот мама в сад выходит или
чего-то пишет за столом,
или печет, и целый дом
наполнен запахом ванили,
с черемухи сдувает цвет
куда-то за пределы рая,
и я живу, еще не зная,
что времени и смерти нет.
«Там, где сердце твое не сгорит…»
Там, где сердце твое не сгорит
на полынном огне,
начинается вид
горизонта на черной стерне,
начинается рать
белых ангелов, нимф и харит,
там, где сердце твое не сгорит
и не сможет упасть.
Высоко-высоко
ты за ними взлетишь в небеса,
широко-широко
ты раскроешь пустые глаза,
и увидишь во сне
то, чем ты пренебрег наяву —
как по черной стерне
ветер гонит сухую траву.
«Улетая – улетай…»
Улетая – улетай,
никуда не возвращайся,
ни о чем не вспоминай,
ни во что не превращайся.
Даже яблоком зеленым,
даже стайкою синиц,
даже сельским почтальоном
никогда не становись.
Ни стихом, ни сном, ни прозой —
место занято давно,
оставайся чайной розой,
что глядит в мое окно.
«Когда бы не вселенская война…»
Когда бы не вселенская война
и не моя трехзначная усталость,
когда б не твой волшебный макияж,
где б ты была?
Послушай, нет, послушай,
тринадцать лет прошло, как я влетел
вот в этот темный оркестровый город
под пальмовые ветви фонарей,
под оранжад неоновых огней,
под вой сирен и хлопанье парадных,
под листьевские лестничные марши,
на бричмуллинском ослике своем.
На дирижерском мостике своем
я вздрагивал от грохота ударных,
от взрывов духовых и санитарных,
и струнно-безвозвратных, и толпа
играла мне прощание славянки,
я шел сквозь цепи русской протоплазмы,
сквозь цепи лучшей протоплазмы в мире,
и заявляю: пропорционально
и адекватно примененье силы
толпой ко мне, поскольку сила – я.
Когда бы не ожогом на губах
твой поцелуй – послушай, чмо, послушай,
сто тысяч лет счастливейшим из смертных,
блаженным и безмолвнейшим, как хаос,
я жил бы здесь, но в имени твоем
тот самый четкий ритм струны басовой,
земля, осколок зеркала под сердцем,
и о тебе нельзя не тосковать.
«Бабка разевает…»
Бабка разевает
костяной роток,
Страница 21