Песня цветов аконита - стр. 49
Отори, долго проживший в столице, уроженец окрестностей Аэси, с трудом переносил диалект северян – и Раи учился говорить, как принято в Сиэ-Рэн. Впрочем, он вообще был молчаливым – однако….
Он не просто делал то, что положено – он должен был делать это хорошо. А вкусы Отори сохранили много столичного блеска. В этом доме слуги одевались в одежду указанного господином цвета, разного днем и ночью, и в разное время года, и носили одинаковые прически. И в деревенском мальчишке, словно зерно весной, начинало расти то, о чем он и помыслить не мог раньше. Простые, грубоватые караванщики, и даже Кенну об этом и не задумывались. Разве что Хиранэ видел в маленьком работнике не просто большеглазого паренька из деревни, а нечто более тонкое.
Раи подошел дому и господину, как подошел бы изумруд золотой оправе.
Его обязали быть достойным оправы.
Иногда Отори читал стихи вслух. Порою Раи находился рядом. Он слушал с закрытыми глазами – а может, и вовсе не слушал, мысленно улетая куда-то. Лицо становилось словно из воска сделанным. Но однажды он произнес фразу из одного такого стиха. Запомнил он только ее, или что-то еще – Отори не пожелал узнавать. Но даже такая мелочь ему польстила – уж если этого зверька проняло…
Да, мальчишка бывал временами неловок, но это лишь вызывало снисходительную усмешку. Зато он умел рассказывать чудные, странные истории, порой страшные, порой чуть не заставляющие плакать. Откуда он брал их – неведомо.
Почему Отори взялся учить его тонкостям этикета и различиям рангов, он и сам не смог бы сказать. Разве – зима, нечего делать. Гости бывали редко и одобряли игрушку – так почему бы не уделить ей чуть больше времени?
Иногда господин брал его в город. Тогда, если настроение было хорошим, немного отдергивал занавеску носилок и обращал внимание подростка на это или на то.
Что видел Раи во время редких прогулок – узоры, отличия кроя – то, возвратившись, переносил на бумагу и тогда уже запоминал намертво. Услышанное же запоминал сразу, хотя мог бы и записать – яну он знал.
«Это – зимняя птица. Весной, когда все цветет, ее темное очарование только мешает, как мешает горький холодный запах сухого цветка чувствовать аромат первоцветов. И сказки она поет темные, странные – они хороши в осенние или зимние жуткие вечера, когда нечисть бредет по дорогам. Только «да», «нет», «не знаю» произносит та птица языком человека, остальное же – своим, глубоким горловым птичьим звуком, отчего оживают сказанные слова.
По ночам она стоит у окна и перекликается с оборотнями – совами, и духами – свитой луны. Кажется, сутки может пробыть без движения, словно душа выходит из тела и отправляется путешествовать».