Песня цветов аконита - стр. 48
Когда ударяли морозы, а потом приходила временная оттепель, голова у Отори начинала сильно болеть. Это служило поводом для постоянного раздражения, там паче, что отвары пустырника или горной мяты, какие обычно советуют в подобных случаях, не помогали. Советчики разные ничего путного сказать не могли. А найти стоящего врача в этой глуши было не проще, чем луну в погребе. Новый мальчишка, узнав о подобной напасти, спросил у господина дозволения посмотреть запас сушеных трав – отобрал кое-что, после в саду и поле недалеко от ограды выкопал что-то еще, разгребая мелкий снег. Потом залил все это водой, долго держал на огне – получился некий настой, золотисто-коричневый, с горьким запахом.
– Это еще что такое? И это поможет? – спросил Отори, глядя на жидкость в широкой чашке.
– Аэ тэ хэтта, Травы говорят друг другу, – на протяжном диалекте Хэнэ отозвался мальчишка. Отори поморщился – он не любил северо – западный говор.
Однако настой помог. Правда, пить его приходилось часто – но пара глотков возвращала ясность мыслям, и даже приносила чувство некой восторженной легкости.
Мальчишка назвал это снадобье «кээ-ши ай», «глаз вороненка». На вопрос, почему, рассказал короткую прелестную историю о птенце, потерявшем мать, и сторожившим звезды на крыше Небесного дворца. Звезды поведали ему тайны трав…
– Откуда ты все это знаешь? И сказки, и травы? – господин явно был удивлен. Мальчишка не улыбнулся – но его лицо просветлело. Он чуть склонил голову:
– Травы я знаю плохо. А сказки… они везде.
«Не одна душа живет в этом существе. Деревенский мальчишка, порою неловкий, правда, умеющий быстро учиться – это понятно. А зеленоглазый оборотень, он-то откуда взялся? В самую пору звать заклинателя, изгонять его из чужого тела».
Однако в подобные байки Отори не верил, да и оборотень был хорош. Среди расписанных стен, синего, богатых оттенков, шелка и резных перегородок из светлого дерева он смотрелся великолепно, и впрямь – неким лесным существом. Двигался с бесшумной текучей упругостью, словно между стволами в чаще. Отзывался на любое проявление доброты со странной порывистостью, испуганной и нежной одновременно. Но господин заметил – тот все время боится чего-то, особенно – прикосновений. Вытягивать из Йири слова было делом тяжким, и толком Отори узнать ничего не сумел. На требование рассказать, как с ним обращались раньше, мальчишка отвечал односложно и голосом неживым, глухо звучащим. Лень было возиться с этим, да и не нужно. Скоро хозяин дома перестал обращать на это внимание. Однако дал мальчишке прозвище Раи – так на юге страны называли тамошних лесных существ, наполовину оборотней, наполовину духов. После уже и слуги не звали его иначе. А слуги его любили, хотя и опасались странного взгляда в упор, когда он будто сквозь них смотрел.