Песнь о Трое - стр. 26
Я немедленно вернулся во дворец с Аресуной, взгромоздившейся мне на закорки, будто на лошадь.
– Что ты собираешься делать? – спросила она, когда я опустил ее на пол перед дверью Фетиды.
– Войти вместе с тобой.
Она сдавленно вскрикнула:
– Мой господин! Это запрещено!
– Как и убийство, – сказал я и открыл дверь.
Роды – женское таинство, которое мужчине нельзя осквернять своим присутствием. Это земной мир, в котором нет места небу. Когда новые боги возобладали над старыми, некоторые ритуалы остались в неприкосновенности; великая мать Кибела по-прежнему была главной в женских делах, особенно в том, как вырастить новый человеческий плод – и как сорвать его, не важно, созрел он или нет или пожух от старости.
Поэтому, когда я вошел, сначала никто не заметил меня; я смотрел, обонял, прислушивался. В комнате воняло потом, кровью и другими запахами, отвратительными и чуждыми мужскому обонянию. Очевидно, роды вот-вот должны были начаться, ибо служанки помогали Фетиде перебраться с кровати на родильное кресло, в то время как повитухи сновали вокруг, давая указания и создавая суматоху. Моя жена была нагая, ее чудовищно раздутый живот почти светился от растяжения. Они осторожно устроили ее бедра на прочных деревянных опорах по обе стороны широкого проема в сиденье, освобождая доступ к родовым путям, откуда появлялась головка младенца, а за нею и все его тело.
Рядом на полу стояла деревянная кадка, доверху наполненная водой, но никто из женщин не обращал на нее внимания, поскольку понятия не имел, для чего она предназначена.
Тут они увидели меня и бросились в мою сторону с лицами, перекошенными от возмущения, считая, будто царь помутился рассудком, и намереваясь вывести меня из комнаты. Я ударил наотмашь ту, которая оказалась ко мне ближе всех, и она растянулась на полу. Остальные трусливо попятились. Аресуна сгорбилась над кадкой, бормоча заговор от дурного глаза, и не двинулась с места, когда я выгнал женщин из комнаты и положил на дверь засов.
Фетида все видела. Ее лицо блестело от пота, а глаза почернели от сдерживаемого гнева.
– Убирайся вон, Пелей, – тихо сказала она.
Вместо ответа я оттолкнул Аресуну в сторону, подошел к кадке с морской водой, поднял ее и опрокинул на пол.
– Убийства не будет, Фетида. Этот сын – мой.
– Убийство? Убийство? О, ты дурак! Я никого не убивала! Я богиня! Мои сыновья бессмертны!
Я схватил ее за плечи, а она сидела, согнувшись вперед, на родильном кресле.
– Твои сыновья мертвы, женщина! Им суждено навсегда остаться бездумными тенями, ибо ты отняла у них шанс совершить подвиги, которые заслужили бы им любовь и восхищение богов! У них не будет ни Елисейских полей, ни славы героев, ни места среди звезд. Ты не богиня! Ты смертная!