Первое лицо - стр. 21
Самое главное состоит в том, что собирался сказать мне Рэй, но вначале он спросил:
Не передумал быть писателем, а?
Рэй считал, что писательское ремесло сродни курсам подводного плаванья, которые он окончил, чтобы стать инструктором по дайвингу в районе Большого Барьерного рифа: сначала краткое освещение теоретических вопросов, затем изучение и отработка технических навыков и в конце концов погружение вместе с осточертевшими туристами-англичанами на глубину десяти метров, где косяками ходят рыбы-феи и груперы.
Помню, тогда, поздним вечером, а точнее поздним зимним вечером, Рэй задал мне вопрос по существу. Но воспоминания похожи на злокачественные опухоли, которые распространяются до тех пор, пока не переплетутся самым немыслимым образом со всем, что рядом: с хорошим и плохим, с истинным и ложным.
Действительно ли я запомнил, как слушал Рэя в тесной комнате, где коротал долгие темные ночи у тайваньской дровяной печки, которую сам же установил для обогрева почти всего дома, или этот разговор с начала до конца – лишь плод моего воображения? Суть в том, что я, не имея никаких средств, пытался создать роман и терпел крах, сам того не понимая. А если и понимал, то гнал от себя эту мысль.
Но что-то в тот вечер меня скрутило… какая-то угрюмость внешнего мира. Прижимая к уху телефонную трубку, я повернулся спиной к печке и слушал, как стонет чугун, расширявшийся от огня и обжигавший мне икры. У меня не было четкого представления, куда я двигаюсь и что станется с нами: со мной, Сьюзи, нашей трехлетней дочуркой Бо (полное имя – Бриджид). Если честно, дела шли паршиво. Я не паниковал, но, положа руку на сердце, чувствовал, как удлиняется тень, и всячески старался, чтобы она меня не накрыла. Опять же, положа руку на сердце, мы были по-своему счастливы, в меру того насколько место и время подпитывали наши чаяния, полны решимости жить своей семьей и прочно обосноваться на родном острове, который, как мы себе внушили, был нами любим. Рэй сохранял более кипучий настрой.
Любить Тасманку – все равно что смазливую наркоманку, повторял Рэй, а уж он-то знал, что говорит. Она в любой момент способна огорчить тебя своими пагубными привычками.
Нам тогда было неведомо, что это наши лучше годы. Многое из того, что неведомо, лежало в плоскости будущего, многое невероятное и злое, но ничто из этого нас не тревожило. Без денег, без перспектив, без ценного имущества, мы справедливо полагали, что жизнь чудесна. Нам принадлежала такая малость, что мы даже не догадывались, насколько она мала. И не желали знать. Все, чего нам не хватало, представлялось неинтересным и маловажным. А будущее виделось безграничным горизонтом, над которым по-прежнему занимался рассвет надежды. Все источало свой запах, и запах у всего был свеж: у рассветного воздуха, у солнца на битумной дороге, у вечернего ливня. Существовал только сегодняшний день, и его хватало с лихвой.