Персоналии: среди современников - стр. 5
Характерно, что когда Войнович написал роман-памфлет “Москва 2042”, где вывел помпезного писателя-истукана, начинающего каждое свое поучение словами “негоже”, мало кто заступился за Сима Симыча Карнавалова.
Наездник бочкотары
Другое дело Аксенов. Мы ждали его как короля нашей прозы. Солженицын на эту роль не годился, потому что не входил в колоду, разве что джокером: каждый пытался считать его своим. Зато Василий Павлович, так я его всегда называл, составлял идеальную пару королю поэзии, которым бесспорно считался Бродский.
– Вдвоем они возглавят русскую литературу в изгнании, – рассчитывали мы с наивностью школьников, которые не понимали, почему Толстой и Достоевский не сочиняли вместе.
Аксенов был мастером обаятельной молодежной прозы, которая составляла советский эпос взросления – bildungsroman в польских джинсах. Вместе с любимыми героями моего детства из “Коллег” и “Звездного билета” рос и их автор. Абсурд и гротеск сгущался в зрелых аксеновских книгах, которые мы любили еще больше. И детскую “Мой дедушка памятник”, и странную “Поиски жанра”, и путевую “Круглые сутки нон-стоп”, и россыпь чудных лирических рассказов, включая один, ставший лозунгом поколения: “Жаль, что вас не было с нами”. Всё это цитировалось страницами и считалось родным.
Неудивительно, что мы всей редакцией “Нового американца” поехали в аэропорт Кеннеди встречать Аксенова. Тот вышел с женой Майей и элегантным портфелем-дипломатом.
– А вещи? – спросили мы.
– Какие вещи? – удивился он, ибо приехал покорять Новый Свет налегке, но в пижонском прикиде.
Довлатов справедливо считал Аксенова апостолом стиляг, вкладывая в это определение глубокий и антисоветский смысл. Первые нонконформисты и жертвы “Крокодила”, они являли собой наглядный пример сопротивления не только штанам с мотней, но и всей партийной среде, где их носили. Помня об этом, Василий Павлович одевался с продуманной небрежной элегантностью, носил шейный платок, любил, как он выражался, “музыку кабацкого шума”, хотя к тому времени пил только красное вино.
На первых порах Аксенова ждали гонорары матери, Евгении Гинзбург, за ее знаменитую книгу “Крутой маршрут” – чуть ли не первую лагерную прозу на Западе. К тому же, готовясь к Америке, он для разминки перевел и напечатал в “Иностранной литературе” “Рэгтайм” Эдгара Доктороу.
От себя Аксенов приготовил Новому Свету роман “Ожог”, который невозможно было напечатать дома. Рукопись он сумел передать и нам с Вайлем, чтобы критика уже ждала премьеру. У меня до сих пор хранится большой фрагмент, не вошедший в книгу. В нем фигурировала африканская амазонка.