Размер шрифта
-
+

Пазори - стр. 1

Сенгакоця (I)

Где-то во тьме звякнул колокольчик. Звук понёсся прочь и медленно утонул в сгустившейся непроглядной бесконечности. Я замер, всматриваясь в черноту, в надежде, что глаза постепенно привыкнут к ней. Предметы во мраке всё никак не проступали.

Зато начало работать обоняние, принесшее запах тлеющих благовоний. Что-то хвойное с ягодными нотками. Уловив направление источника аромата, я повернулся. Вновь послышался звон колокольчиков. На этот раз нескольких.

Казавшееся до этого чужим тело отозвалось ощущениями плотной одежды и твёрдой поверхности под согнутыми ногами. Подушечки пальцев нащупали вокруг дощатый пол. Я сидел в прохладном помещении.

Что-то давило на глаза. Повязка? Из-за неё-то я ничего и не видел. Едва стоило потянуться к лицу, как материализовавшаяся из неоткуда твёрдая палка, похожая на деревянный посох или костыль, мягко легла на мои ладони и опустила их.

– Не нужно, – шепнул мужчина совсем рядом. – Свет пока вреден тебе.

Его голос казался смутно знакомым. В шёпоте отдалённо улавливалось что-то хорошо мне известное. Воспоминание скользнуло совсем рядом, но ухватиться за него не удалось.

– Кто здесь? – на всякий случай тоже шёпотом спросил я. – И где я? Что случилось?

Хотелось получить ответы разом на все вопросы. Казалось, если бы не сбившееся дыхание, их поток никогда бы не закончился.

– Ты не помнишь? – собеседник задал вопрос, но совсем не удивился и не представился.

– Кто вы?

– Ты не помнишь, – уже утвердительно проговорил он.

Я действительно не помнил. Эта повязка на глазах, неразговорчивый сиделка, благовония с колокольчиками. Почему я на полу? Зачем мы шепчем?

– Ты ведь Костя? – уточнил незнакомец. – Константин Папочка?

Стоило мне кивнуть, и совсем рядом тонкой дрожью опять отозвались несколько колокольчиков.

– Вы слышите это? – спросил я.

– Что последнее ты помнишь? – проигнорировал меня собеседник.

Хороший был вопрос. Правильный. Прошлое отсутствовало. Я был собой, но чистым, ненаполненным. Константин, мужчина неопределённого возраста и рода занятий. Константин Спиридонович, не представляющий, что с ним произошло. Константин Спиридонович Папочка – пустышка, никто.

– Вот, держи, – шептун приподнял мою ладонь острым навершием посоха и вложил в неё что-то твёрдое. – Вспоминай.

Указательным пальцем второй руки я провёл по узорчатому пористому цилиндру, соскользнул с него на холодную плоскость и остановился на колком острие.

– Нож? – догадался я.

– Хар, – поправил мужчина.

Слово звучало необычно, но знакомо. Я повторил его несколько раз скороговоркой, пытаясь разжевать, размять на составляющие и уже по ним определить, почему мне было небезразлично это холодное оружие, этот инструмент – не какой-то абстрактный, а тот самый, что я сжимал.

Воспоминание первое: Лисьи огни

– Ненецкий хар – незаменимая вещь в быту любого жителя тундры, – говорил я, вытягивая над головой нож с костяной рукояткой. – Без него на улицу не выходят. Это сразу и многофункциональный инструмент похлеще швейцарской раскладушки…

Окружившие меня пятиярусным кольцом студенты-первокурсники, сидящие в амфитеатре аудитории, хохотнули.

– А также оружие для нападения и обороны, – продолжал я. – Верный товарищ, порой даже предмет ритуального назначения.

Я выдержал многозначительную паузу, дожидаясь, когда внезапно повисшая тишина заставит вчерашних школьников прекратить разговоры, оторваться от телефонов и хрустящих снеков – чипсов или сухариков. Кто-то жевал очень увлечённо, но медленно, пребывая в полной уверенности, что осторожные движения челюстей делали его незаметным. Откуда ему было знать, что это там, наверху, звуки терялись, а внизу, у кафедры, благодаря сужающейся форме помещения, они наоборот концентрировались, многократно усиливаясь и указывая на сектор с источником звука. Голодный студент словно жевал у меня над самым ухом, не раскусывая, а раздражающе долго давя свои хрустяшки зубами одну за одной. Наконец мы встретились взглядами. Да, ты, лохматый хомяк, тебя ждём. Пачка с перекусом нырнула под столешницу.

Страница 1