Память гарпии - стр. 4

Но теперь он стоял под февральским ветром, упрямо не запахивая пальто. Промозглый холод пробирал до костей, жег уши и пальцы, но это казалось… справедливым и заслуженным.

Если он сдастся, то лучше сразу лечь тут и закопаться в снег.

Что же он мог противопоставить Медеш? Ну же, думай. Может, отдать флакон на независимую экспертизу? Затем связаться с конкурентами Медеш, обменяться секретами, выдвинуть ответный ультиматум…

«Забудь…» – прозвучало вдруг отчетливей и громче. Низкий нечеловеческий голос.

У Орфина вырвался громкий выдох и вместе с ним белесое облачко пара изо рта. Только не это. Снова голоса. Он-то думал, что давно избавился от них.

Бестелесный шепот скользил по кладбищу вихрем рваных смешков. Слова напоминали звуки сминаемой бумаги.

«Отдай свои тревоги. Оставь бытое мертвецам… нам нужнее».

– Хватит… – прошептал Орфин.

Непонятно, как вообще удавалось разбирать слова в этом шуршании. Шум скрадывал и искажал всё: интонации, тембр… Совсем не похоже на голос молодой девушки. И всё же Орфин не удержался от естественного вопроса:

– Рита?..

Ветер насмешливо взметнул перья снега, и мороз проник под ребра. В грудь словно скользнул кубик льда, и солнечное сплетение заныло пустотой.

«Отчего ты так торопишься на тот свет?»

Орфин отступил на пару шагов от надгробия.

– Иди к чёрту!

«Лучше скажи, что желаешь забыть? Иначе мы заберём то, что ближе лежит».

Отчаяние затягивалось на шее. Мало того, что Медеш ему угрожает, так еще и призрачные голоса вернулись. Безнадежно. Больше всего в мире Орфин боялся оказаться пациентом психбольницы, и никогда прежде он не был так близко к этому. Разве что сразу после смерти Риты.

Сбиваясь с шага на бег, Орфин бросился к машине. Дальше от могилы иллюзии должны отступить.

«Ну стой! Да чтоб тебе пусто было, жлоб! – рявкнул голос громче, словно шуршание фольги у самого уха. – К чему тащить такой груз? Лишняя память тебя погубит!»

Он хлопнул дверцей черного ниссана, включил зажигание. Нельзя уехать от собственных галлюцинаций, но он ничего не мог с собой поделать.

«Куда ты, дурень!? – прошуршало вдогонку. – Ты себя-то видел? Разобьешься!» Не слушая этот бред, Орфин вдавил педаль газа.

Он уносился всё дальше от кладбища, сжимая руль мертвой хваткой, и пялился на дорогу, едва заставляя себя моргать. Сердце гулко колотилось. Голос стих, словно невидимка впрямь остался среди могил. Но его ледяное прикосновение не прошло даром – Орфин чувствовал его след как ментальную рану, дырку в мыслях. Как слово, которое вертится на языке, но не идет на ум.

Он свернул на Третье транспортное. Печка в машине работала на полную, и, благодаря ей, ледяной комок в груди постепенно оттаивал. Наконец удалось отогреться. Дорога неслась под колесами, и белое марево липло к стеклу, так что дворники едва справлялись. Город расплывался в молочной пелене.