Палач приходит ночью - стр. 22
Постепенно передо мной вставали две перспективы: институт или призыв в РККА по достижении девятнадцати лет. Притом армия виделась более вероятной, и я даже был этому где-то рад. Не то чтобы я имел склонность к военной службе, но ведь может и понравиться, а дело это для страны важное.
За готовность тянуть военную лямку соседи искренне считали меня дураком. Сами селяне в большинстве своем на военную службу не стремились. Опыт постоянных переходов этой территории от одного государства к другому приучил местный народ ни за кого добровольно не воевать, потому как есть риск, что опять придут другие и спросят: «А чего это ты, дорогой человек, за тех, а не за этих бился?» И вообще, хата наша с краю, да еще кустами прикрыта, чтобы не увидели ненароком.
В общем, пребывал я в оптимизме. В будущее смотрел бодро. И предпочитал не замечать, что под боком творится что-то нехорошее, назревает напряжение. Международная обстановка накалялась, но это Бог с ней. Хуже, что бурления в республике не прекращались, а уходили куда-то вглубь. Тайный враг сорганизовывался и раскидывал свои сети. А такой враг куда хуже явного. И лица этих врагов стали постепенно возникать передо мной.
В тот субботний вечер мы с ребятами из МТС отправились в Вяльцы, в городской клуб, под который был отдан первый в городе кинотеатр. Там давал концерт духовой оркестр, один из тех, что создали при недавно образованной областной филармонии для культурного воспитания трудящихся.
Музыку я всегда любил. Притом бодрые военные марши мне по душе куда больше, чем церковные песнопения. Такие мелодии духовой оркестр из Луцка и наяривал – азартно и вполне профессионально.
Отзвенел «Марш авиаторов». Под аплодисменты артисты перевели дыхание. И я столкнулся глазами с одним из них. Недобрыми, какими-то оловянными. Которые ни с какими другими глазами не спутаешь.
Мы поймали взгляды друг друга. И тут же отвели их. Зачем пялиться, когда и так все ясно?
На сцене, в обнимку с медной трубой, радовал публику своей игрой Звир.
Я не ошибся – это был именно приговоренный за налеты и убийства к смертной казни еще поляками мой бывший сокамерник…
Глава девятая
Осторожненько я навел справки. Выяснилось, что Звир ни от кого не прятался, не таился. Расстрелять его поляки не успели, а советская власть освободила. Да еще признавала пострадавшим от произвола польской буржуазии. Жил он вполне легально, претензий к нему, похоже, не было.
Узнал я, что он очень неплохо играл на трубе и при поляках даже этим зарабатывал в ресторанах и тавернах – между грабежами и налетами. Теперь он выглядел тихим и потухшим. Кивал всем подобострастно и даже пытался улыбаться. Но я знал, что это за человек. И отлично помнил с ненавистью произнесенное в мой адрес слово «коммунячка». Такие не меняются.