Отвергнутая. Игрушка для Альф - стр. 12
Я обескуражена до онемения. Моя мама — оборотень, и она как-то связана со Жрецом. За ее шепотом скрывается какая-то тайна, которой она стыдится до слез в ее глазах.
— Наказание не по моей части, — Жрец усмехается. — У вас не было малины, и я привел Тинару в лес, ну а там… А там Альфы охотились. Я отвлекся и…
Папа поднимает на него взгляд. Темный, яростный и острый.
— Хватит, — шепчу я. — Они отпустили меня… Я должна испечь пирожные…
— У нее есть жених, — рычит папа.
— Ага, — Жрец скучающе смотрит на ногти, — от которого она хотела сбежать. И, Гриза, — хмыкает, — ты растеряла чуйку? Малька не разглядела?
— Хватит, — зажмуриваюсь. — Прошу…
— Что? — спрашивает мама.
— Жених-то…
— Остановитесь… — поскрипываю зубами. — Мне надо готовить пирожные…
— Жених-то с гнильцой.
— О чем ты? Тина?
Мама касается моей руки, и я ее отталкиваю. Всхлипываю и пячусь.
— Тина…
— Он мне изменяет, — меня бросает в сильную дрожь. — Ясно? У него кто-то есть. И со мной он… Из-за… — лицо сводит судорогой, — из-за пекарни, которую ему обещал отец… И он… потом станет вдовцом…
— На этом я откланяюсь, — Верховный Жрец медленно отступает к двери с улыбкой. — К рассвету приду. За пирожными, а вам, друзья, есть о чем поболтать. И какая ирония, Гриза…
Мама с рыком кидается на него, обрастая черной шерстью. Путается в юбках волчьими лапами, падает и разъяренным чудовищем рвет корсет. Кидается за Жрецом, который со смехом, скрывается за дверью:
— Я думал, что ты научилась смирению, когда была Жрицей Затмения. Видимо, несколько уроков пропустила, но мы нагоним, Гриза.
Грохот, рев и вой, от которого сводит мышцы страхом и отчаянием.
— Милая? — подает голос папа.
— Не сейчас, Саймон, — клокочет тьма в коридоре. — Ты не должен меня видеть такой.
— Ну вот еще, — папа выхватывает кулек с малиной из моих рук, откладывает на стол и решительно тянет за собой. — Я должен видеть тебя любой, — оглядывается, — да, Тинара, наша мама - та еще зверюга. Очень красивая зверюга. И она не кусается.
— Саймон… — мама жалобно всхлипывает и подвывает.
— Редко, но метко срывается, — папа криво улыбается. — Не бойся.
Я переступаю разорванное платье мамы, закусываю губы, и папа берет со стола одну свечу.
— Гриза, — повышает он голос, — куда ты собралась? А ну, стоять.
Тьма в ответ тихо ворчит, и мы выходим в коридор. Тусклый свет выхватывает черную волчицу, которая оборачивается и прижимает уши.
— Мам? — едва сдерживаю слезы.
Волчица неуверенно машет хвостом, шмыгает и опускает морду. Сердце сжимается. Она такая жутко-милая, что у меня проступают новые слезы, и кидаюсь к ней с объятиями, в которых ее бессовестно душу, зарываясь в густую жесткую шерсть носом.