Отправляемся в полдень - стр. 51
Машет рукой.
— Ну теперь-то вы вместе?
Рассматриваю рисунки на стенах. Узор — бледный, повторяется. Вся комната в нём. А ещё полки — там плоские коробочки. Фил называет их диски.
Отвечает не сразу.
— Относительно вместе, — тоскливо выдаёт. — Квартиру снимаем эту. Маша так самостоятельности от богатого папы ищет. Дядь Юра хороший, но опекает её сильно. Вот и решила уйти. Обмолвилась мне случайно — как-то в соцсетях болтали, — и, видя, как таращусь осоловело: — А... ты ж не знаешь… я потом покажу… Ну, короче, Машка сказала, что только мне может доверять, потому что остальные мужики — сволочи и козлы. Это она недавно с очередным рассталась. Но я был рад: ведь если доверяет — здорово. Доверие — основа отношений.
Светильник красивый. На длиной золотистой ножке. Прозрачный, как цветок. Наверное, такая роза. Светит, жмурюсь.
— Но Алёнка сказала, что вы по-другому вместе.
— Да, теперь да. Маша дала мне шанс! Всего месяц! Это всё Ирка виновата! Маша в тот день выпила, а Ирка видела, что она садится на мопед и ничего не сказала! А теперь сама куда-то сбежала! Её батя теперь тоже взмыленный бегает — ищет. Все службы на уши поднял.
— Что за Ирка?
Почему-то колет все груди и зло так. Аж в патлы вцепиться хочется! Неужто ревность?
— Почти сестра Маше. Вот, — протягивает странное окошко. Оно светится. Там мелькают картинки. Останавливает одну. Там я, то бишь эта Маша, в обнимку с какой-то юницей. Я — красотка! А эта — серая, ни рыба ни мясо. Да ещё и мелкая. Едва до лба мне. И тощая, что та палка. Зеньки правда большие и цвет красивый, мой любимый, зелёный. Да волосы до попы. Вот и всё!
— Ирка эта, походу, завидует мне!
Фил пожимает толстым плечом в серой майке:
— Я в их отношения не лез, но Маша для меня всё. Как узнал, что пострадала, сразу прибежал к ней. Ирка давай меня утешать. Но все они знали, что Маше там не место. Все! Хорошо, хоть палату ей люксовую выбили...
— Ни хрена не понимаю, — говорю и спускаю ноги. Пантолеты, что приволок Фил к Алёне, оставила у порога, тут хожу в меховых. — Лучше покажи, как вы плещетесь.
— Плещемся?
— Ага, чувак, — местное словечко пришлось по душе, — это когда воду на себя льёте, чтоб мхом не порасти.
— Мхом! — прыскает он. И зеньках — мелких, жиром заплывших, коричневых, — веселуха! — Ты откуда такое взяла?
Дуюсь.
— Олух! Так баба Кора говорит, когда Тотошка плескаться не идёт. Мхом зарастёшь! Бежит сразу! Боится зарасти!
— Тотошка — твой пёс?
— Нет, он просто падший! Все падшие такие — кусками правильные, кусками покорёженные. И тогда у них то уши, то хвост, то ноги, как ласты. А с Тотошкой мы вместе живём. Мы его с бабой Корой нашли. И меня она нашла раньше. И мы стали все в одной холщине жить. А ещё Гиль к нам приходит. Гиль — он как правильные, только зелёный. От волос до пальцев на лапах. И сильный! Просто пипец сильный! Кулак — с мою башку! Во!