От Зарубежья до Москвы. Народно-Трудовой Союз (НТС) в воспоминаниях и документах. 1924‒2014 - стр. 46

Прошло несколько дней. Звонок из банка – вызов. Являюсь. Какой-то служащий, возвращая мои бумаги, заявляет, что я не принят. Все попытки устроиться на работу, которая дала бы возможность побывать на оккупированной немцами русской территории, терпели неудачу. Я недоумевал. Наконец дело разъяснилось. Какая-то фирма, созданная для торговли с Востоком (не помню её названия), искала бухгалтера, знающего русский язык. Когда я туда явился и отрекомендовался, мне сказали, что именно такой человек им нужен, что я сразу буду принят. Когда же началась процедура оформления и выяснилось, что я русский эмигрант, мне заявили, что принять меня не могут. На мой вопрос, почему, мне ответили, что всех русских немцы делят на эмигрантов – людей порядочных, своих друзей, и советских – своих врагов, подлежащих уничтожению. Раньше они посылали на оккупированную территорию эмигрантов, но неожиданно выяснили, что они, попав на русскую территорию, объединяются с этими… (не помню сказанного им слова) против немцев. Поэтому теперь пускать туда русских эмигрантов запрещено.

Впоследствии от нескольких немцев мне пришлось слышать другой вариант: русские националисты для Германии опаснее, чем русские коммунисты. Коммунизм явление временное, Россия же – вечна.

Итак, вместо поездки в Россию пришлось больше чем на год застрять в Берлине. Сперва работал я уборщиком в типографии «Кён», где печатались русские газеты и листовки. Работа была грязная и очень тяжёлая. К счастью, через четыре месяца С. А. Левицкий помог мне устроиться в «Винету» – филиал министерства пропаганды, где я принимал и печатал сводки советского информбюро.

В этот период удалось завести знакомство с группой молодых остов, находившихся в одном из украинских лагерей Берлина. Ребята были русские, но вывезли их с Украины, поэтому немцы считали лагерь украинским. В то время у нас было достаточно теоретических знаний, но не было опыта – мы не умели разговаривать с подсоветскими людьми. Поэтому мои посещения этого лагеря закончились довольно печально. После четвёртого или пятого раза ко мне на квартиру явился один из парнишек и посоветовал мне больше к ним не приходить, так как меня считают немецким провокатором. Я внял совету и в лагерь больше не ездил. А вскоре мы с женой покинули Берлин.

В середине февраля 1943 г. я неожиданно был уволен из «Вине-ты» и Заприев предложил нам с женой интересную, по его словам, работу в Варшаве. Мы согласились и через несколько дней после этого разговора получили вызов от какого-то врача. Придя в назначенное время по указанному адресу, мы увидели на доме дощечку с фамилией нужного нам врача по внутренним болезням. На звонок дверь нам открыла сестра милосердия. Узнав наши фамилии, она пригласила нас в приёмную и попросила подождать. Через несколько минут в дверях кабинета появился доктор, пригласил нас зайти. Спросив меня, знаю ли я доктора Вюрглера, он сообщил, что по его рекомендации мы приняты на очень ответственную, строго секретную работу. Выдав нам проездные документы, доктор запретил нам говорить кому бы то ни было о нашей поездке. Даже немецкую полицию велел обмануть: мы должны были заявить, что уезжаем в глухую немецкую провинцию.