Осязание - стр. 18
– Если говорит, значит, так и будет, – кивнула Нина.
Каша была готова. Таня достала горбушку хлеба из узелка, порезала тонкими ломтиками. Мать жалостливо смотрела, как ест Маша, облизывая ложку, принесла банку молока и отлила в стакан.
– Попробуй-ка молочка от нашей Белки.
Маша отпила, над губами у неё появились белые усы.
– Вкусно! А Белка это кто, корова?
– Это наша коза. Она всех кормит: и нас, и внучку маленькую, и кота, и собачку.
После еды у Маши стали слипаться глаза, и Татьяна увела её в комнату. Вскоре там погас свет, всё стихло.
– Умаялись… пусть спят. Не приведи бог такое испытать, – вздохнула мать.
В госпитале
Янина собиралась на вокзал. Надела старый материн ватник, закутала голову тёплым платком и прихватила толстые рукавицы: морозы установились по-зимнему крепкие, и столбик термометра опускался ниже тридцати градусов.
На перроне уже толпились женщины и подростки, прохаживались, притоптывали валенками, хлопали рукавицами, перекидывались замечаниями о стуже.
– Скоро ли? – спросил кто-то.
– Да вроде как едет… – прищурился мужичок с подстриженной бородкой. Он стоял рядом с заиндевелой, с белыми ресницами лошадью, запряжённой в сани.
Нина обернулась и увидела дымок и далёкий паровоз с крохотными вагонами.
– Ну, готовимся, бабоньки. Две лошади и две полуторки город дал.
С грохотом и свистом мимо пролетел поезд, ударил Янине в лицо снежной пылью, замедлил ход и наконец остановился. Двери тёмно-зелёных вагонов с красными крестами открылись, на перрон спустились медсёстры в наброшенных тулупах поверх халатов.
Без лишней суеты и спешки женщины брали носилки с ранеными, осторожно, стараясь не трясти, ставили их в кузов машины и на сани. Нагруженные полуторки и лошади уезжали в эвакогоспитали и снова возвращались за бойцами.
– Ещё кто-нибудь в машину к раненым залазь!
Янина, оказавшаяся ближе всех, замешкалась лишь на секунду и неловко полезла в кузов. Она заметила деревянный ящик на полу и присела, стараясь не задеть валенками носилки, уцепилась за стенки борта.
Раненые лежали рядами на дне кузова. Кто-то молчал, кто-то постанывал, а кто-то тихо матерился, одного солдата била крупная дрожь.
– Когда я на вас смотрю, сестрёнка, мне даже не так больно… – послышалось рядом.
У Нининых валенок лежал на носилках молодой солдат с перевязанными ногами и со следами крови и гноя на бинтах.
Раненый проследил за её взглядом и подмигнул:
– Хромаю на обе ноги.
Шутит, а ведь страдает от боли: губы кусает, лицо бледное.
Борт с грохотом захлопнулся, водитель завёл мотор, и полуторка тронулась.
– Что это за город, сестрёнка? – Опять этот солдатик.