Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - стр. 4

9 января. Два часа ночи. Эшелон № 11613 прибывает на станцию Лихоборы Окружной железной дороги города Москвы. Выскочив из вагона, я вижу, что паровоза нет. Бегу к дежурному по станции.

– Когда отправляемся?

– Когда дадут паровоз.

– А когда дадут паровоз?

– Неизвестно.

– Я москвич, – говорю я, чуть не плача, – мои дома ничего не знают. А я тут.

Тягостная пауза. Дежурный пристально смотрит на меня. И наконец говорит уже иным тоном:

– Да не раньше утра.

– А позвонить можно?

– Давай! – сказал дежурный и, махнув рукой, сел в свое кресло.

Звонил я долго и настойчиво. К телефону никто не подходил. Я было потерял уже всякую надежду, как вдруг знакомый голос в трубке, сонным и недовольным шепотом протянул:

– Алллоо!

– Танюшка! Здравствуй! Дорогая!

– Кто это? – услышал я. И нотки раздражения звучали на противоположном конце телефонной линии.

– Это же я. Я. Ты что, меня не узнала?

– О господи! Андрюшка?! Где ты?!

– В Москве. На станции Лихоборы. В дежурке.

– Так приходи домой.

– Не могу!

Трубку берет мать, потом тетка, потом дядя Сережа. Я говорю с ними подолгу – то с одним, то с другим. Дежурный по станции, пожилой железнодорожник с серебряными погонами на черном кителе, и молодая девушка в гражданском молча слушают нас и улыбаются. И никакого упрека, что я слишком долго занимаю служебный телефон на узловой станции. Со слов дежурного я объясняю матери и тетке, как проехать городским транспортом до Лихоборов. Дело в том, что трамваи, троллейбусы и метро начнут действовать только лишь с шести часов утра.

Невыносимо тянутся томительные часы ожидания. Ночь светлая, прозрачная, морозная. Горят огни стрелок и светофоров. А в небе холодным отсветом поблескивает диск луны. В белом полушубке, с сигнальным фонариком на пуговице, хожу я вдоль эшелона, прислушиваясь к похрусту снега под собственными валенками.

– Чё не спите, товарищ старшлейтенант? – окликает меня часовой, и я узнаю в нем Бадейкина.

– Да вот, жду. Может, мать подъедет – повидаться.

– Хорошо б, – улыбается Бадейкин. – А времячко-то сколь будет?

– Скоро шесть, – говорю я и выхожу за ворота.

В городе зажигаются неяркие фонари уличного освещения. На трамвайном кругу, позванивая, появляются первые вагоны и первые пассажиры. Вереницей по тротуару потянулся рабочий люд. Кто-то идет пешком, кто-то спешит сесть на трамвай.

«Моим добираться трамваем, поди, более часа, – рассчитываю я, – следовательно, здесь они могут быть не ранее семи, а то и в половине восьмого. Что же, наберемся терпения и будем ждать».

И я вновь начинаю ходить вдоль эшелона. В вагоне мирный храп и запах теплой испарины человеческих тел. Рыжего Бадейкина сменил незнакомый солдат, очевидно из огневиков. Иду вновь на трамвайную остановку и начинаю ходить вдоль какого-то забора по тротуару. Один за другим идут трамвайные вагоны и, сделав круг, удаляются в обратном направлении. Наконец, я вижу мать и тетку, выходящих из очередного вагона, – обе в потертых шубейках, в старых стоптанных ботах, в меховых шапочках, повязанных поверху дырявыми шерстяными платками, с большими сумками в руках. Я встречаю их, веду по путям к эшелону. Они с трудом поднимаются в вагон по приставной лестнице. В вагоне тепло, горит масляный ночник, дневальный топит печку. Понемногу все просыпаются, здороваются с матерью и теткой, идут умываться.