Острова и море - стр. 35
– А помнишь, как мы справляли там Рождество?
– Нет, не помню. Только тебя, снег, нашу собаку Шнауц и мою няню. Она была очень красивая. Еще помню маму на лыжах, она тоже была красивая. Помню, как вы с мамой едете на лыжах через фруктовый сад. Не знаю, где это было. Но хорошо помню Люксембургский сад. Помню лодки днем на озере и недалеко фонтан в окружении деревьев. Тропинки там были посыпаны гравием, а когда мы шли к Дворцу – на нем еще высоко висели часы, – мужчины слева в стороне играли в боулинг. Осенью деревья сбрасывали листву, я помню голые деревья и сухие листья на дорожках. Больше всего мне нравится вспоминать осень.
– А почему? – спросил Дэвид.
– По многим причинам. Нравилось, как осенью пахнет, нравились карнавалы и то, что камешки наверху сухие, а под ними мокро, и как ветер гонит лодки, и как он срывает с деревьев листву. Я помню тепло голубей под одеялом. Ты убивал их уже в сумраке, и я гладил их мягкие перышки, прижимал к себе и тем согревал руки по дороге домой, пока голуби не остывали.
– А где ты стрелял голубей, папа? – спросил Дэвид.
– Обычно рядом с фонтаном Медичи как раз перед закрытием сада. Его окружает высокая железная решетка, и с наступлением темноты все должны покинуть сад, и тогда ворота запирают. Сторожа ходят, предупреждают людей, что пора уходить, и закрывают ворота. Когда сторожа отходили подальше, я убивал из рогатки сидящих на земле у фонтана голубей. Во Франции делают отличные рогатки.
– А сам ты их не делал? Ведь вы были бедные.
– Делал, конечно. Сначала я смастерил рогатку из раздвоенной молодой ветки, которую срезал в лесу Рамбуйе, где мы гуляли с матерью Томми. Я ее обстругал, потом в канцелярском магазине на площади Сен-Мишель мы купили широкие резиновые ленты, а из старой перчатки мамы Томми сделали кожаный мешочек.
– А чем ты стрелял?
– Камушками.
– С какого расстояния?
– Как можно ближе, чтобы успеть поскорее подобрать голубя с земли и сунуть под одеяло.
– Помнится, один ожил, – сказал Том-младший. – Тихонько я прижимал его к себе и до самого дома ничего о нем не говорил: очень уж хотелось оставить голубя себе. Голубь был крупный, почти пурпурного цвета с белыми перышками на крыльях, у него была длинная шейка и прелестная головка, и ты позволил держать его на кухне, пока мы не приобретем клетку. Ты привязал его там за лапку. Но в ту же ночь наш кот задушил его и принес мне в постель. Кот гордо выступал, он тащил голубя, как тигр, поймавший дикаря, и вспрыгнул с ним на кровать. Это была уже не корзина, а квадратная кроватка, корзину я не помню. Вы с мамой ушли в кафе, и мы с котом остались дома одни. Помнится, окна были открыты, над лесопилкой стояла полная луна, была зима, и я вдыхал запах опилок. Я помню, как наш большой кот идет по полу с высоко задранной головой, и голубь просто волочится за ним, а потом кот одним прыжком оказывается в моей постели. Я ужасно расстроился из-за голубя, но кот был моим большим другом, и он был так горд и счастлив, что я тоже испытал гордость и радость за него. Я помню, как он играл с голубем, потом мурлыкал и мял лапками мою грудь и вновь принимался за голубя. Наконец, мы вместе заснули, моя рука и его лапка лежали на голубе, а когда я ночью проснулся, кот пожирал птицу и громко урчал, как тигр.