Осторожно, двери открываются - стр. 48
– Сначала я не поняла, что происходит. Успокоила сама себя, что мне не так плохо как отец думает. И только ночью, вот посреди ночи, я стала понимать, что такое инвалидность. Почти месяц ты лежишь в больничной палате без движения. Не разрешают. Тебя возят от операции к операции и ничего не объясняют. Таня потерпите, скоро будет лучше. И вот наступила эта ночь, когда приходит осознание – я встать с постели не могу, – с улыбкой боли она взглянула на Юру и быстро отвернулась. – Знаешь, что за ощущения в такой момент? Мне кажется я чувствовала то, что чувствуют люди, которых сжигают заживо.
Там были крики, истерики, срывы и тяжёлое снотворное два раза в день, но, стряхнув пепел, Таня не стала говорить. Для самой себя она решила, что и так слишком много. Хватит.
Юра потёр лоб. Его взгляд искал, где бы можно было найти хорошее в этой истории. Сочувствовать вслух он побоялся.
– Сколько было операций?
– Не знаю. После двух я перестала считать. Врачи рекомендовали не тратить зря деньги и просто смириться. Научиться жить с тем, что есть.
– Но как же их долг? – возмутился парень.
– Честность – вот это их долг.
Таня отрезала фразы как ненужные куски ткани. Замолчала. Миллион раз курьер будет прав, спрашивая обычное – «почему». Есть глубоко в душе всякого человека ещё немного детской наивности, благодаря которой веришь, что обязательно должно быть иначе: больные должны быть здоровыми, неходячие должны ходить, старики не стареть. Но это всё из фантастики, а по существу остаётся немыслимая реальность.
– А я бы хотел посмотреть как ты танцуешь.
Девушка закрыла лицо ладонями. Заплачет, господи, сейчас зарыдает. Но она заливисто захохотала. Знала ведь, что он совсем скоро, из приличия он скажет это.
– Да, спасибо, но можно и без этих мотивирующих речей. Терпеть не могу сочувствие.
– Нет, правда, честно. Хотел бы я видеть, как ты танцуешь. Балерина – это же красиво.
Она взглянула на него с серьёзным тоном в глазах. А он, действительно, хочет видеть в тебе что-то, чего не увидит никто. Его любопытство ровно так же удивительно, как её тихий говор и спокойная строгость. Бывает люди начинают повторять кино: переносить героев, сюжеты, фразы в свою собственную жизнь. Иногда они это делают с книгами: живут в своей чужой жизнью. Но а она, молча наклонив голову и подперев её рукой, была той героиней, которую никто не придумал ещё. Она сама себя выдумала. Смахнула с глаз пряди волос и, после откровений о себе, стала подпевать уличным музыкантам – «Снова в ночь летят дороги… День в рассвет менять. Кому чья, а мне досталась… Трасса Е-95». Но она всё ещё была балериной. И у неё всё ещё горели глаза на афиши Большого театра.