Останемся врагами - стр. 75
Может, просто спутница на вечер? Знаю, что некоторые так делают.
Хотя зачем ему, с его внешностью и в возрасте, когда запросто можно подцепить любую, какая-то левая телка на скучном юбилее?
Голова идет кругом, и так сложно сохранять беспристрастную мину, когда в душе все буквально переворачивается.
И тут меня осеняет. Отец! Если он увидит Матвея здесь, после тех отвратительных фото…
Народу Самойлов-старший позвал много – кажется, вся элита города собралась здесь, и если не задаваться целью, за весь вечер можно ни разу не столкнуться. Только вот сдается мне, что Варшавский не станет прятаться от папиного взгляда. Скорее, наоборот.
Пока я лихорадочно размышляю перепрыгивая с одной мысли на другую, спутница Матвея позирует фотографу, коих здесь тоже в избытке.
Я не знаю ее, но уже заочно ненавижу. Ненавижу за то, что она с ним. Хотя его я ненавижу еще больше.
Все смешалось – ревность, неприязнь, злость, бессилие. Я ощущаю себя выброшенной на берег рыбой, которая барахтается на месте в предсмертных конвульсиях. А потом… он отводит от меня взгляд и лениво принимает ее поцелуй в губы, тем самым добивая меня окончательно.
Мне плохо, нечем дышать. И так нестерпимо ноет в груди… Словно в сердце вонзили осиновый кол и с особой жестокостью несколько раз провернули.
Он провернул.
– Эй, ты чего, Лер? – Глеб цепляется за мое предплечье. – Ты че бледная такая?
– Душно тут, – и трогаю рукой горло. – Уйти хочу.
– А, ну пошли. Я видел там у воды беседку.
Молча киваю и позволяю взять себя за руку.
Самойлов специально собрал всех здесь, в самом модном и мегадорогом месте пригорода, чтобы побравировать своим устойчивым положением в мире больших денег. Помещение впечатляет размером, кажется, мы идем сквозь толпу целую вечность. И все это время я буквально ощущаю лопатками прожигающий взгляд.
Матвей смотрит нам вслед, мне не нужно даже оборачиваться, чтобы это почувствовать. Его энергетика настолько мощная, что способна проникнуть не то, что бы через мою кожу, а через пространственно-временной континуум. Но уже добравшись до выхода я все-таки не выдерживаю, оборачиваюсь. И да, он смотрит.
Его взгляд прямой и холодный, как айсберг. Челюсти сжаты так сильно, что проступили желваки. И его однозначно живая реакция на наши сплетенные с Глебом руки не может не воодушевить.
Да! Злись! Не думай, что если ты стал моим первым, то теперь я безраздельно принадлежу только тебе!
На улице уже стемнело, дневная духота сменилась свежестью и прохладой веющей от реки. До беседки, покрытой воздушной белой вуалью, мы доходим быстро и молча. И с каждым шагом во мне все сильнее закипает злой задор, подпитанный ревностью и малодушным желанием отомстить ему хоть как-то.