Охотники за нацистами - стр. 40

Невысокого прокурора он называл «Давидом, схватившимся с Голиафом»:[125] тот решительно отметал все доводы подсудимых, пытавшихся переложить вину на командование или оправдаться тем, что они проявляли «гуманность» при выполнении приказов.

Масманно помогали в деле еще двое судей, но, по словам Ференца, тот фактически руководил судопроизводством сам. В 1920-е Масманно, сын итальянского иммигранта, уже успел прославиться,[126] когда защищал известных анархистов Никола Сакко и Бартоломео Ванцетти[127] и отличался любовью к театральным эффектам. В 1930-е судья объявил кампанию против вождения в нетрезвом виде и вынудил 25 человек, отбывавших наказание за преступления, совершенные в состоянии опьянения, присутствовать на похоронах шахтера, сбитого пьяным водителем. А еще он предупредил, что любого, кто подвергнет сомнению существование Санта-Клауса – тем самым «вызывая детские страдания», – обвинят в неуважении к суду. «Если для закона существует Джон Доу,[128] то, конечно, нужно признать и существование Санта-Клауса»,[129] – заявил он.

Ференц не знал, чего ждать от столь одиозной персоны. Особенно его взбесило, когда Масманно отклонил ходатайство об исключении доказательств защиты – «фактов, основанных на слухах, явно сфабрикованных документов и пристрастных свидетелей».[130] Судья потом открыто заявил Ференцу и его команде, что примет любые доказательства защиты, «вплоть до подробностей половой жизни пингвинов». Отсюда и появился термин «правило пингвинов».

Ференц заметил, что Масманно проявляет особый интерес к показаниям некоторых подсудимых, например, Отто Олендорфа – отца пятерых детей, изучавшего право и экономику, имевшего докторскую степень в области юриспруденции – и возглавлявшего айнзацгруппу D, пожалуй, самую беспощадную и смертоносную. Молодой прокурор выбрал Олендорфа именно потому, что тот был одним из самых высокообразованных массовых убийц в истории.

Обращаясь непосредственно к Олендорфу, Масманно тщательно подбирал слова: «Солдат, идущий в бой, знает, что ему придется убивать, но он знает, что вступает в бой с таким же вооруженным противником. Вам же предстояло убивать беззащитных людей. Неужели вопрос моральной оценки такого приказа не приходил вам в голову? Давайте представим, что (я не хочу никого оскорбить этим вопросом) вам приказано убить свою сестру. Неужели вы не дадите этому приказу моральную оценку в том смысле, правильно ли это или неправильно с моральной, а не с военной или политической точки зрения? Соответствует ли это понятиям гуманности, совести и справедливости?»