Огонь и кровь. Повесть - стр. 2
Самое ужасное было то, что мы толком не знали – чем всё-таки больна мать. Симптомы были самые общие – у неё болела голова, она стала мало двигаться и время от времени становилась раздражительной. Врачи советовали то какие-то уколы, то выписывали от головной боли аспирин, а то и просто наказывали побольше гулять. Серьёзно же её никто не лечил – в России без денег ты невидимка для медицины. Только незадолго до моего ухода в армию ей поставили предварительный диагноз – рассеянный склероз. Мало, кто, наверное, знает, в чём суть этой болезни. Она наступает медленными неслышными шагами. Первое время ты живёшь как раньше: ходишь на работу, отдыхаешь и встречаешься с друзьями. Но со временем начинаешь быстро уставать, затем тебе становится всё тяжелее уходить. Потом отнимаются ноги и руки, затрудняется речь. Ну а, оказавшись в инвалидной коляске, постепенно добираешься и до полного паралича. Разумеется, если не умрёшь раньше от сопутствующих болезни нервных и физических расстройств. Только узнав о диагнозе мамы, мы начали оформлять инвалидность, после чего было два шага до опекунства и отсрочки от армии. Но административные шестерёнки у нас движутся медленно, особенно если их нечем смазать. А у нас и денег не было, и наивные мои двадцать лет сказались. Ребята же в военкомате работали, напротив, быстро…
Последние два месяца до призыва я всегда буду вспоминать как самые трудные в моей жизни. Хоть в армии и сбылись мои страшнейшие кошмары, но я, пожалуй, отслужил бы ещё столько же, чем пережил заново то время. Вы представить себе не можете, каково это – постоянно чувствовать себя загнанным животным, каким-то волком, которого преследуют охотники. По улице ходил, постоянно оглядываясь по сторонам – нет ли милиции или патруля, не проверят ли у меня документы? Дома тоже сидел как мышь – от любого шороха или стука за дверью, даже от звука шагов на лестнице вздрагивал. И не зря – меня выслеживали, поджидали, караулили. Когда военные приходили ко мне домой, я, встав у двери, прислушивался к их разговорам с матерью. Помню, всегда они начинали беседу спокойно, официально – так и так, вашему сыну необходимо явиться по повестке для прохождения военной службы, исполнения воинского долга, ну и всё в этом роде. Но слушая беспомощные оправдания матери – мол, я где-то у знакомых, уехал к родственникам, а к каким – неизвестно, они постепенно раздражались и от официального тона переходили уже к угрозам. Обещали, что меня на улице поймают и в Сибирь отправят, что я буду служить дисциплинарном батальоне, сяду в тюрьму, и так далее. Представляю, каково всё это было слушать моей бедной больной маме… Сам я в какой-то жаркой, влажной тоске прислушивался к их напряжённым голосам. И то представлял, что вот сейчас они заметят меня, оттолкнут мать, ворвутся в квартиру, возьмут меня под руки и утащат в военкомат, то вдруг решался уже покончить со всем этим ужасом, немедленно выйти к ним, сдаться на их милость и прекратить навсегда эту пытку. Сейчас вот пишу, и с удивлением вспоминаю, что в этом всём помимо страха было и какое-то странное и болезненное, горько-сладкое наслаждение. Уже по одному этому, наверное, можно судить о моём тогдашнем психологическом состоянии…