Оглянуться назад - стр. 45
В те дни за ужином замелькала новая тема: Китай. Постепенно все семейные разговоры стали вращаться вокруг буддизма, Великой Китайской стены, Мао Цзэдуна и тайцзицюань. Серхио и Марианелла узнали, что «Китай» означает «срединное государство», а Пекин – «северная столица». Узнали, что в стране, где шестьдесят разных языков, все понимают друг друга, потому что идеограммы работают так же, как у нас цифры. Правда ведь, дети, вы можете прочесть цифры в «Монд», хоть по-французски ни слова не знаете? Да, папа. Интересно, верно? Да, папа. Серхио еще этого не понимал, но у китайских восторгов была конкретная причина. Из Пекина пришло письмо, и жизнь сделала крутой кувырок.
Человека, отправившего письмо, звали Марио Арансибия. Фаусто и Лус Элена познакомились с ним в Сантьяго-де-Чили, во время медового месяца – или поэтического тура по Южной Америке. В 1956 году Арансибия, оперный баритон и приверженец левых взглядов, приехал с женой, Марухой Оррекией, в Колумбию давать концерты, но с концертами не сложилось, и в результате он стал писать либретто для музыкальных спектаклей Фаусто Кабреры. Телевидение не было для него естественной средой, но талант к писательству открыл перед ним многие двери в этом мире. Он быстро подружился с техническими специалистами, которых Рохас Пинилья привез запускать колумбийское телевещание, и несколько месяцев спустя Арансибия и Маруха Оррекия улетели в Гавану. Он начал работать на радио, она стала актрисой и дикторшей. В Гаване они и встретили триумфальное шествие барбудос, после чего решили остаться на Кубе и своими глазами наблюдать за Революцией, прекраснее которой им не приходилось видеть ничего, но посмотреть успели не много, потому что через несколько недель к ним пришел атташе по культуре посольства Китайской Народной Республики.
Миссия у него была довольно экзотическая: он набирал преподавателей испанского в Пекинский институт иностранных языков. Китай всячески стремился понимать остальную планету – или доносить до остальной планеты свою пропаганду, свое послание. До сих пор испанский там преподавали беженцы времен Гражданской войны, переехавшие в Советский Союз, который и посылал их в Китай в рамках усилий по построению нового социализма. Но на этом фронте начались проблемы: в последнее время отношения между СССР и Китаем охладели, и одним из последствий стал медленный отток преподавателей испанского. Обеспокоенные власти обратили взор на Латинскую Америку – но не на все ее страны. Совершенно не стесняясь, атташе по культуре пояснил, что кубинцы их не интересуют, потому что, как всякому известно, кубинский акцент понимать нелегко и для дела он не годится. Свою задачу он решал именно в Гаване по одной простой причине: из всех испаноязычных стран только у Кубы были дипломатические отношения с коммунистическим Китаем. Вот зачем он разыскал в студиях Гаванского радио чилийского оперного певца, и Марио, узнав, какие роскошные условия ему предлагают, легко согласился переквалифицироваться в учителя испанского. Спустя год китайское начальство попросило его порекомендовать кого-нибудь еще (желательно колумбийца, ведь в Колумбии, по слухам, самый лучший испанский), и ему пришло в голову только одно имя: Фаусто Кабрера. Он был испанец, но не зараженный советскими предрассудками, а самое главное – говорил на божественном кастильском, в совершенстве знал великую литературу своего времени и умел увлечь за собой. Идеальный кандидат.