Оглянуться назад - стр. 28
– Вы ненавидите тиранов, – говорил он Фаусто. – В этом мы с вами похожи. В часе или двух часах езды отсюда убивают крестьян, а мы читаем стихи. Поверьте, молодой человек: если эти стихи не годятся для борьбы, скорее всего, они вообще ни на что не годятся.
Гайтан говорил про какую-то очень далекую реальность. Из сельской местности и с гор в Боготу долетали обрывки известий о всяких ужасах: мужчин рубили мачете, женщин насиловали на глазах у детей. Фаусто Кабрера, чтец мертвых поэтов с противоположного берега Атлантики, беспокоился раньше о другом, но разговоры с Гайтаном заставили его шире смотреть на мир. Возможно, неслучайно именно в этот период он начал посещать Испанский республиканский Атеней, где собирались художники и писатели, где желали смерти Франко, где помогали нуждающимся эмигрантам, а шепотом говорили про Коммунистическую партию и герилью на восточных равнинах. В Атенее не было места теософии и оккультизму; там, как выяснил Фаусто, царствовала реальность, реальнее некуда. Споры вращались вокруг Советского Союза и необходимости революции, хотя люди, только что стучавшие кулаком по столу, не добившись никакого решения, вдруг начинали декламировать стихи. Один из завсегдатаев, колумбиец с певучим выговором по имени Педро Леон Арболеда, рассказывал Фаусто про поэтов, которых раньше никто не упоминал – от Порфирио Барбы Хакоба до Леона де Грейффа, – и обязательно подчеркивал, что все эти великие поэты были родом из департамента Антиокия.
– Здесь вы только теряете время, Кабрера, – говорил он. – Все поэты живут в Медельине.
Вскоре Фаусто отправился на несколько дней в этот город, и, возможно, подтолкнули его слова Арболеды, а не только желание повидать семью. Фаусто хотел познакомиться с новым местом, дать пару концертов и провести некоторое время с дядей Фелипе, управляющим в «Эквадорских фармацевтических лабораториях». В Медельине, зажатом между умопомрачительной красоты горами, воздух словно ласкал кожу – дядю Фелипе, решившего поселиться здесь навсегда, можно было понять. Когда они наконец встретились, Фаусто предстал человек, вознамерившийся оставаться самим собой во что бы то ни стало. Он ни на йоту не утратил испанского акцента, тешился надеждами на республиканское будущее родины и наотрез отказывался от материальной помощи, которую запоздало предлагало ему из Мексики республиканское правительство в изгнании. Память об Испании и своем прошлом отзывалась в нем такой же болью, как если бы его выгнали из страны вчера. Все связывалось с утраченной родиной. Как-то после ужина он показал Фаусто свежий номер журнала «Семана», открытый на странице с тремя колонками под заголовком «Нация». «Читай», – сказал он. И Фаусто прочел: