Одна ночь - стр. 24
Не чувствовал этого только сам профессор. Будь он немного более опытен в светских отношениях, он постарался бы, конечно, вести себя иначе, но во всем, что выходило за пределы науки, он был дикарем или ребенком, так что совершенно не отдавал себе отчета в том, как к нему относятся окружающие.
Понятие о необходимости лгать, притворяться, симулировать какое-либо настроение совершенно у него отсутствовало. Он был глубоко непосредствен, делал только то, что ему хотелось, и в гостиной, среди шумного общества, или при чайном столе, под гул перекрестных разговоров, оставался обыкновенным, домашним Хребтовым.
Этого было достаточно, чтобы создать вокруг него атмосферу неприязненной иронии. Европейская слава, научные заслуги не спасли его от этого, а когда окружающие заметили, как он смотрит на Надежду Александровну, то и последнее уважение к нему пропало.
Мы все бываем влюблены, но ничто не подрывает в наших глазах репутацию ближнего так сильно, как известие, что он влюблен. Это кажется нам признаком величайшей слабости, чуть ли ни глупости, мы сейчас же начинаем относиться свысока к такому человеку. Всякий дурак считает себя вправе смеяться над влюбленным, как бы тот ни был умен.
Бедный Хребтов! Всю жизнь люди его чуждались, но он, гордый и сильный, шел мимо них, отвечая нелюдимостью и злобой. Наконец, он вошел в их круг, и что же? Только для того, чтобы сделаться предметом насмешек.
Гений из гениев у себя в лаборатории, человек, силе которого покорялась природа, предмет уважения всего мира, кончивши работу и придя к Михайловым, он из титана превращался в шута.
Студенты и гимназистки, курсистки и консерваторки приветствовали его появление скрытыми смешками и шепотом:
– А, наш Ромео! Какой он веселый!
– Вот он, влюбленный горилла!.. Господа, он не кусается?
– Спросите у Надежды Александровны.
– Наденька, я вам завидую. Такого поклонника можно показывать за деньги.
Каждый спешил сказать хорошую или плохую остроту на его счет, но Хребтов ничего не замечал. Он бесконечно мало интересовался этою кучкой жужжащих людей. Рассеянно пожимал всем руки и усаживался в угол так, чтобы можно было следить за Крестовской.
Обыкновенно кто-нибудь из хозяев считал необходимым обменяться с ним, для приличия, несколькими фразами. Затем его оставляли в покое, и он молчал до конца вечера, радуясь, что его не тревожат.
Было в его ощущениях нечто похожее на ощущения морфиномана. Пока он видел Надежду Александровну, слышал ее голос, – весь организм его жил особенной, полной и радостной жизнью. Что-то трепетало в нем, какие-то неясные ощущения наполняли душу.