Одна из тридцати пяти - стр. 27

Дворец опустел. Я шла по коридору, слыша тревожное эхо до самого кабинета Райта. Передо мной распахнулись двери, и, не замедляя шаг, я влетела внутрь, прошагала к столу, за которым в задумчивой позе сидел Берингер, облокотилась ладонями на столешницу и выпалила, сдувая со лба прядь волос:

– Какого черта вам от меня нужно?

Он с ленивой медлительностью поднял голову, его зрачки опасно сузились. Мой внешний вид его ошеломил, а больше то, что я не заикалась, не краснела, а упрямо глядела в его глаза.

– Присядьте, – приказал он.

Этот тон – хладнокровный, сдержанный, вдумчивый – отрезвил меня. С меня разом слетела спесь.

– Говорите, что вам нужно, – произнесла, растеряв браваду.

– Хотел принести вам свои извинения, – вдруг заявил он, – все-таки мы с вами не с того начали.

Теперь я ощутила себя настоящей идиоткой и неловко поправила парик.

– Вы серьезно?

– Абсолютно, – отозвался он, поднимаясь.

Я стала ерзать на стуле, когда он вдруг прошагал по комнате и остановился где-то за моей спиной.

– Джина, ты любишь вино?

– Ч-что?

– Надеюсь, что любишь.

– Милорд… я…

Он вдруг появился передо мной, медленно поставил на стол бутылку вина и два бокала. Видя, что именно он припас в качестве извинения, меня передернуло.

– Спасибо, конечно, но я… опаздываю, – нашлась я и затараторила: – Мне срочно нужно вернуться. Моя компаньонка ужасно волнуется, я ее знаю… Да еще этот конь безумный… – я стремительно поднялась, но услышала.

– Сядь на место!

Как гром среди ясного неба.

Райт разлил вино по бокалам, протянул один мне, а сам сел на краешек стола, задумчиво касаясь пальцами своего бокала и извлекая из хрусталя жалобные протяжные стоны.

Он был вправе держать меня рядом с собой хоть до рассвета, я бы и слова не посмела сказать против. С такими мужчинами – суровыми, опасными, властными – нельзя играть.

– Ты быстро учишься, Джина, – вдруг произнес он и взглянул на меня. Взглянул так, что душа провалилась в пятки. – Значит, голова болит?

– Действительно болела все утро, – ляпнула я в оправдание.

– Издеваешься?

– Никак нет.

Его губы изогнулись в усмешку. Клянусь честью, ему нравилось видеть меня перепуганной до смерти. Чертов мерзавец.

– Почему не пьешь? Вино отменное. Попробуй, – это свое «попробуй» он произнес вкрадчиво и тихо, выразительно взглянув на мои губы.

– Я не сомневаюсь, что оно великолепно. Просто… у меня… я не могу пить в одиночестве.

– Неужели? – все так же тихо и спокойно.

Его пальцы, на которых красовались полоски белых шрамов, ласково провели по бокалу. Я шумно сглотнула.

– Я выпью с тобой, Джина. В честь нашего примирения.