Одержимость. Любовь Зверя - стр. 50
Суд вообще был театральным действом. Молниеносным промороликом, на кону которого был живой человек. Прямо там на запястьях защёлкнулись браслеты, прямо там, на выходе из зала суда, я в последний раз увидела Рустама.
Он был шальной, возбуждённый. Красные глаза, поджатые губы, он снова что-то шептал, а когда конвой потянул меня к служебному выходу, где уже ожидал автозак, догнал и стал бормотать бессвязные вещи:
«Не мог. Трус. Подлец. Но он тебя спасет, а меня некому. Ты сильная. В мужских же иначе! Меня убьют, непременно убьют… Я чувствую! Он уже идёт за мной! Арина, скажи ему, чтобы оставил меня в покое! Скажи, Куликова! Он не успокоится, пока не сожрет мою душу! Это всё из-за тебя… Он будет мстить. Скажи ему, Куликова. Скажи, что простила меня!»
Гуля вновь толкнула меня, пытаясь разбудить. Вот только не спала я. Каждую ночь тонула в жалости к самой себе и воспоминаниях той жизни, что когда-то была моей.
Поднялась, прогоняя про себя скороговорку, которую нужно было выучить лучше, чем молитву. Фамилия, статья, дата вынесения приговора, дата освобождения — это всё, что интересовало надзирателей.
Слух разрывал гимн, под который нужно было встать, и в длинном бараке вспыхнул противный желтый свет. Здесь не нужны были часы, за тебя решают, во сколько тебе проснуться, сходить в туалет, позавтракать. Ты лишена желаний: нет чувства голода, нет инстинктов заглянуть в холодильник, сходить в душ.
Мы уже вторую неделю находились на изоляции. Хм… Бережет руководство осужденных, беспокоится об их здоровье, вдруг мы заразные? Или наоборот? Они дают нам шанс привыкнуть к режиму? Дрессируют, наблюдают, оценивают.
Стояла в ровной шеренге сонных и заплаканных лиц. Здесь царили трагедия, безысходность, горе. Не было смысла рыдать, жаловаться на судьбу, на несправедливость, ведь мы все были равны. Вот уже здесь – так точно. Единое расписание, единый перечень разрешенных вещей, одно меню. Мы все были в одном адовом котле, пламя под которым разгоралось все сильнее и сильнее.
Перекличка, пересчет, очередь к раковине, чтобы умыться ледяной водой — режим.
Быстрый завтрак перловой кашей, от которой тошнит, и снова пустота.
Провал во времени.
Бестолковые разговоры, знакомства, бесконечные беседы с надзирателями, с психологами. Нам объясняли, что мы стали частью системы, попали в ад режимного предприятия. Нас тренировали отзываться на имя, учили общаться, объясняли порядок проживания. Здесь царил закон. Четкие правила, нерушимые понятия, отойдя от которых, ты тут же отправишься в ШИЗО.
Мне было некому помочь. Я не ждала свидания, не ждала чуда. Наслаждалась свободой, к которой пришла сама. В отличие от СИЗО, где на прогулку выделялся всего час, здесь я могла видеть небо. Оно уже было светлое, чистое, несущее в себе ароматы весны, что окончательно случилась в этом гребаном мире несправедливости.