Одержимость. Любовь Зверя - стр. 49
«Пока ты убеждена, что я зверь. Но тебе не кажется, что всё выглядит немного иначе? Порой в зверстве намного больше честности, чем в словах близких тебе людей».
Так кто же здесь Зверь? Кто?
Это я… Я своими руками разрушила жизни. Из-за меня погиб отец…
16. Глава 15
Глава 15
Счастливые часов не наблюдают.
Поверьте, раздавленные и униженные их не наблюдают тоже.
Ты просто совершаешь механические движения: дышишь, ходишь, смотришь…
Нет, это не жизнь, это какое-то существование. Совершенно простейшее, на уровне бактерии, бесплатно поглощающей кислород этой планеты.
— Куликова! — зашипела черноглазая татарочка Гуля, дёргая меня за рукав. — Вставай, пока опять шмон не устроили.
Я до сих пор не могла привыкнуть к кислому запаху пота, хлорки и сладости масляных духов, которыми обливались обитатели этого барака. Но здесь было лучше, чем в СИЗО, в котором я торчала почти месяц, ожидая суда.
Мой адвокат-двоечник, недавний выпускник юракадемии, был хмур, неразговорчив, и даже не давал надежду на освобождение под залог. Он не сделал ровным счетом ничего, чтобы помочь, чего не сказать о том полицейском, с места задержания.
Чистяков несколько раз приходил на разговор, просил дать факты, сдать барыгу, у которого мы отоваривались с Рустамом. Но ведь я ничего не знала! Ни разу в жизни и в руках не держала этой гадости, поэтому просто повторяла, что это не моё. А на последней нашей встрече он просто принёс мне пакет со средствами личной гигиены, кульком карамелек и шоколадом.
Помню его взгляд на оглашении приговора. Потухший, грустный и такой раздавленный, будто это его размотал каток судопроизводства, а не меня. Многие смотрели в мою сторону с сочувствием, но сделать ничего не могли. Особо крупная партия была найдена в моей сумке, и я сама это подтвердила. Судья был непреклонен, сух. Отказал в условном, принял запрошенный прокурором срок, отказавшись брать во внимание мою кристально-чистую биографию и характеристику из университета.
Следователи не раз вызывали на допрос Рустама, но тот категорически отказывался, сваливал всё на меня. Дядьки, что вели дело, долго тянули и пытались надавить на Русика, но всему приходит конец.
Меня жалели. И я даже стала к этому привыкать. Это больше не царапало душу, не полосовало самооценку. Я просто принимала подачки: пара домашних пирожков, полотенце, несколько футболок. Казалось, что всё СИЗО скорбит по глупой девчонке, доверившейся в очередной раз. Но я слишком поздно поняла, что это машина… И она уже была запущена перемолоть меня жерновами исправительного наказания.