Новое о декабристах. Прощенные, оправданные и необнаруженные следствием участники тайных обществ и военных выступлений 1825–1826 гг. - стр. 79

Показания Оболенского удостоверяют в том, что финляндцам стала известной не только политическая цель заговора, но и само существование конспиративной организации с политической целью. Одновременно они лишают исследователя возможности считать прием финляндских офицеров состоявшимся: молодые офицеры не стали безусловно соглашаться с объявленной им целью, отвечая, что не могут участвовать в исполнении плана созыва «всеобщего собора», ибо не знают лиц, «которые управляют обществом», и «всех предшествующих обстоятельств». Свою готовность участвовать в выступлении они увязали только с «законным поводом»: отсутствием формального отречения от престола Константина Павловича, «предоставляя обстоятельствам впоследствии решить остальное»[270]. Это согласие участвовать в предполагаемом «возмущении» не было надежным: «верность» законному монарху могла быть поколебленной при новой присяге, как и произошло в действительности; отречение Константина могло поступить в ближайшее время. Поэтому вряд ли надежды руководителей заговора на согласие такого рода были безусловными, в отличие от расчетов на членов тайного общества и лиц, согласившихся участвовать в деле, знавших и одобрявших главные политические намерения.

Тем не менее, финляндцы обещали привести полк или быть на площади без солдат, если последних не удастся поднять. Очевидно, опираясь на показание Оболенского, группу офицеров-финляндцев следует отнести к тем участникам заговора, которым было известно о существовании тайного общества с политической целью; для прояснения вопроса свидетельство Розена нужно признать явно недостаточным. Показание Оболенского о том, что было сообщено им лично финляндским офицерам, свидетельствует о неполной процедуре принятия. Это и понятно: шла напряженная работа по быстрому расширению заговора, что и вызвало сокращение процедуры приема. В условиях ускоренного формирования заговора соответствующим образом изменилась и практика приема. Лишенная, как уже отмечалось, всякой обрядности, эта практика опиралась на личные связи, на установление близкого «образа мыслей», а формально выражалась только в сообщении о существовании тайного общества и его целях, предложении вступить в него. Но и в этой ситуации акт вступления в тайное общество, по нашему мнению, оставался для кандидата вполне осознанным решением[271].

Действительно, убеждение в «надежности» привлекаемого лица подразумевало уверенность в единстве «образа мысли», в его согласии участвовать в заговоре. Немалую роль в налаживании связей между руководителями заговора и офицером-кандидатом должен был сыграть товарищ по полку, давний знакомый последнего, уже вошедший в круг тайных связей. Кто мог выступить связующим звеном между лидерами тайного общества и Розеном? Им мог быть Репин: не случайно именно он накануне событий 14 декабря пригласил Розена посетить Рылеева. Если справедливо отрицание Репиным своей осведомленности о процедуре принятия Розена, то эту роль мог сыграть И. Пущин, весьма активный в собирании сил заговора, использовавший для этого свои старые связи и родственные отношения. Как отмечает исследователь биографии Розена Г. А. Невелев, его герой сблизился со своим однополчанином И. В. Малиновским, женатым на сестре Пущина, его лицейского товарища. Это обстоятельство, как представляется, способствовало знакомству Розена с Пущиным, отсюда один шаг до сближения с Рылеевым и Оболенским (в своих показаниях и мемуарах Розен «проговаривается», обнаруживая свое знакомство с Оболенским, начавшееся задолго до 14 декабря). С Рылеевым Розен был знаком еще со времени обучения в I кадетском корпусе; несомненно, это давнее знакомство поддерживалось литературными интересами Розена