Новая жизнь - стр. 25

Я и был человеком, понявшим, куда идти, – с каждым словом, переписанным из книги в тетрадь, я приближался к новой жизни. Я был тем, кто прочел книгу, тем, чья жизнь изменилась, тем, кто был влюблен, и тем, кто был на пути к новой жизни. Я был тем, кому мама, постучавшись перед сном в дверь, сказала: «Опять пишешь до утра, хотя бы не кури!» И я же был тем, кто встал из-за стола, когда ночные звуки стихли и слышался только вой и лай собак вдалеке, последний раз взглянул на книгу, которую читал уже много недель, и на тетрадь, куда писал с таким вдохновением. Именно я был человеком, доставшим со дна шкафа, из-под носков, накопленные деньги, тем, кто вышел, не выключая лампу у себя в комнате, и кто стоял перед спальней матери, с любовью слушая, как она дышит. Ангел, именно я был тем, кто глубокой ночью крался, растворившись в уличной тьме, трусливо убегая из родного дома, как из чужого. И я был тем, кто чужими глазами смотрел с улицы на светлые окна своей комнаты и плакал от одиночества и ощущения впустую потраченной жизни. И я был тем, кто бежал, бежал, бежал к новой жизни, взволнованно слушая эхо своих шагов, разносившееся в тишине.

Во всем квартале мертвенно-бледным светом горели только окна в доме дяди Рыфкы. Я залез на забор их сада и сквозь приоткрытые занавески смотрел, как его вдова, тетя Ратибе, сидит и курит при тусклом свете. В одном сказочном комиксе дяди Рыфкы смельчак-герой идет в поисках Золотой страны по печальным улицам, где прошло его детство, слушая зов темноты, голоса дальних стран, гул невидимых деревьев, и плачет, совсем как я. На мне было пальто отца, бывшего сотрудника Государственной железной дороги. Я двигался в самое сердце черной ночи.

Ночь укрыла меня, ночь спрятала меня, ночь показывала мне дорогу. Я вошел в медленно пульсировавшее чрево города, ступил на угловатые, словно парализованные бетонные улицы, на неоновые бульвары, дрожавшие от гула грузовиков с молоком, мясом и консервами. Я с уважением поклонился мусорным бачкам, вывалившим свой мусор из-под открытых крышек на мокрые мостовые, в которых отражались огни. Я спрашивал дорогу у страшных деревьев, все время менявших свой лик. Я подмигивал продавцам, считавшим выручку в магазинах. Я прятался от полицейских, стоявших на посту у входа в участки. Я грустно улыбался пьяницам, бродягам без роду и племени и безбожникам, ничего не знавшим о сиянии новой жизни. Я смотрел сумрачным взглядом на водителей такси, – словно преступники, которым не спится, они незаметно подкрадывались ко мне в безмолвии красного света светофоров. Я не верил красавицам, улыбавшимся мне с рекламных плакатов мыла, расклеенных по стенам. Я не верил ухоженным мужчинам с рекламных плакатов сигарет, статуям Ататюрка, завтрашним газетам, которые вырывали друг у друга пьяницы, не верил продавцу лотерейных билетов в ночном кафе, его приятелю, махнувшему мне рукой: «Иди посиди с нами!» Запах чрева гниющего города привел меня на автовокзал, где пахло морем и котлетами, уборной и выхлопными газами, бензином и грязью. Чтобы окончательно не потерять голову, глядя на пластмассовые буквы указателей с названиями сотен городов и деревень, суливших мне новые страны, новые сердца, новые жизни, я вошел в маленькую закусочную. Сел за столик, боком к пирожкам, молочным киселям и салатам в холодильнике с широкой витриной, которым предстояло перевариться – кто знает, как далеко, за сколько тысяч километров отсюда и в чьих желудках. И тогда я забыл, чего ждал. Может быть, Ангел, я ждал, что ты меня тихо поманишь, нежно предостережешь и осторожно укажешь, куда идти. Но в закусочной не было никого, кроме матери с ребенком на руках и нескольких сонно жующих пассажиров, опоздавших на автобус. Я осматривался вокруг в поисках следов моей новой жизни. Одна надпись на стене гласила: «Свет – не игрушка», а другая – «Туалет платный», третья строго предупреждала: «Приносить с собой алкогольные напитки запрещается». Мне показалось, я увидел, как мимо окна пролетела ворона – ее крыло будто рассекло темноту. А еще мне показалось, что именно отсюда, из этого пункта отправления, последует моя смерть. Я хотел бы рассказать тебе, Ангел, о грусти этого ресторанчика, но я так устал, что мне казалось – я слышу гул столетий, шумевших, как никогда не засыпающие леса. Я любил буйную душу грохотавших моторов бесстрашных автобусов, отправлявшихся в дальние страны, я слышал, как меня зовет Джанан, ищущая где-то далеко точку отсчета новой жизни, но голос ее был тихим-тихим… И я молчал, как покорный зритель, вынужденный смотреть фильм без звука, потому что я уронил голову на стол и заснул.