Ночные - стр. 41
– Bernardita.
– Михаил. Можно Миша. Очень приятно!
Русский её веселил, и за время прогулки она не раз просила, прибегая к немалой «жестовой» изобретательности, назвать тот или иной предмет.
Девушка была не то чтобы очень красива – в том смысле, какой вкладывают в это слово дурацкие модельные агентства и попсовые киностудии. Но, пусть мы впервые встретились, в её обществе было так хорошо, спокойно, уютно, что в тот момент нельзя было допустить и мысли, будто она всего лишь продукт искажённых мозгом впечатлений, или как там принято объяснять сны у воинствующих материалистов из латентных.
– Бердардита, – тихо спросил я, – вы… это… не хотите встретиться ещё раз?
И тут же одёргул себя: вот дурак, она же не понимает!
Я принялся обезьянничать, задействуя все доступные воображению жестовые обозначения знакомства и цифры 2. Казалось, она уже готова была согласиться.
…и тут забренчал будильник! Понимаете, как досадно?! Зазвонил будильник, возвещая, что пора спешно подзаржаться очередным бутербродом с растворимым кофе, засовывать в безразмерный рюкзак конспекты, по дороге в универ на другом конце города повторять материал к сессии— то есть возвращаться к нудной изматывающей рутине, в которую незаметно превратилась столь желанная учёба, и оставить великолепную площадь и прекрасную Бернардиту.
Оставить, может, и пришлось, но только физически – духовно не получалось ну никак.
Немногочисленные приятели-однокашники только посмеялись и предположили, что видение про театральную площадь связано с местом подработки, а «эта невежественная девчонка» – с собственным страхом провалиться на экзаменах, этакое альтер-эго. Я почувствовал себя дураком, для вида похихикал за компанию, но больше ни о чём им не рассказывал. Знаете, есть вещи, в которых ты просто убеждён и всё, несмотря на все разумные опровержения и пресловутое общественное мнение. И из-за этой уверенности мне было ещё хуже.
Из просто голодного студента я превратился в иссохшего, в прямом и переносном смысле, прямо какого-то юного Вертера XXI века, не то что сейчас, да уж. Таинственная девушка занимала все мои мысли. Конечно, будучи воспитанником образцового советского чиновника, отца-скептика, лютого ненавистника любой мистики, я уже вообразил шизофрению или что похуже, даже добился сеанса с приходящим университетским врачом. Тот не обнаружил никаких нарушений, лишь сказал не маяться ерундой: меньше читать и больше есть, хотя бы воровать в столовой.
А сны повторялись регулярно: я видел Бернардиту в толпе зрителей в кино, в экране летающего телевизора, среди посетителей космического зоопарка, но подойти друг к другу поближе нам всё время что-то мешало, будь то расстояние или причудливая логика сновидческого мира. Наконец настал день – точнее, ночь – когда нам снова удалось поговорить. Это было воскресенье, так что я решил счастливо дрыхнуть до обеда. Кстати, давно заметил, что самые интересные сны посещаешь, когда высыпаешься, а ещё – если спишь днём. Врач бы сказал, это потому, что мозг отдыхает начинает лучше работать. А я уже тогда понимал, что так у онейронавта больше времени на путешествие.