Ночные - стр. 30
– Ни одного выхода. Пиши пропало. Ещё и тебя подставил. Ты, случайно, не знакома с каким-нибудь особенным видом сновидческого сэппуку для восстановления чести?
Не дав подруге отреагировать, он схватил её за рукав и принялся трясти, жалобно причитая:
– Это я во всём виноват, я знаю, я виноват, я! Вы это, вы всё что угодно со мной делайте потом. Накачайте этими микстурами для кошмаров, четырьмя разом, чтобы я помер от страха. Отдайте на корм вóронам мадам Мумут. Только сперва вытащи меня, а. Пожалуйста! Ну хоть как-нибудь! Я не хочу тут превращаться в унылого брюзгу, портящего чужие жизни! Пожалуйста, ну, можно же хоть как-то!
– Миша, значит так. Прекрати паниковать: мысль одна есть. Сосредоточься. Расскажи, как ты к нам попал, как ты пришел в университет. Вне его стен вспомниться должно лучше. Тебя что-то должно было на это сподвигнуть, верно?
– А меня обратно не того?
– Всё лучше, чем здесь.
– Согласен. Сейчас.
Михаил на секунду закрыл глаза руками, а потом уставился в угол очередного ободранного коридора, словно надеясь увидеть там прошлую жизнь.
– Для начала, мне было сорок лет, и был я наполовину облысевшим блондином туберкулезной внешности.
Серая не смогла не осмотреть с головы до ног молодого человека, производящего впечатление типичного балбеса-студента или даже старшеклассника с лисьими чертами.
– Смешно сказать, я всегда хотел стать филологом или историком, желательно, со специализацией на античности. Первым, что прочитал в детстве, была «Одиссея» гекзаметром. В восемнадцать почти поступил, не помню уже, на филфак или истфак; совсем немного не дотянул. Учился я прям хорошо, стыдиться нечего, но был большой конкурс: все стремились попасть к важному профессору, что ежеминутно грозился отойти от дел. Конечно, я расстроился, но решил попробовать в следующем году, а пока поработать репетитором для детей. И тогда начались проблемы в семье. Вот уже четыре года как наметившиеся упреки и скандалы переросли в настоящие разборки – с драками, швырянием посуды, резней битыми бутылками и прочей поломкой имущества и плоти. Идиотизм, конечно, если сейчас подумать: здоровый лоб был, развернулся бы и ушел куда-нибудь, – усмехнулся парень.
– Ничего, в восемнадцать лет никто особо думать не умеет. Дальше давай.
– Отец на всё плюнул и однажды ночью просто исчез – понятия не имею, куда. Потом я видел его только на похоронах: их общий с мамой одноклассник рассказал про какую-то криминальную компанию. Мать сначала сдружилась с бутылкой, никого не слушала, меня посылала, но когда пригрозили уволить – а она преподавала в школе математику – кое-как выкарабкалась. Сама она не справлялась с работой, так что « в черную» устроила и меня. Сейчас это не получилось бы, но в девяностые и не такое вытворяли, к тому же – я не сказал – жили мы не в крупном городе, а в Ревде.