Невеста Пушкина. Пушкин и Дантес (сборник) - стр. 44
– А вот же и в Соловецком монастыре было такое… Одного болящего привезли: сидит согнувшись весь, вроде у него сухотка в спине… И что же вы думаете, матушка-барыня? При всем народе ведь было: только что монах над ним, о. Силантий, – он малой схимы считался, так что с народом еще он общаться мог, – только молитовку прочитал с верой, только его святой водицей покропил, – вздохнул он так, болящий (глубоко вздыхает) и, глядим, спинушку свою разгибает-разгибает и встал! И до чего ж большой человек оказался, прямо ужас, какой высокий!.. Ну, да уж до вершняка вот дверей этих вполне дохватил бы!
И она внимательно глядит то на Гончарову, то на вершняк дверей ее спальни.
Между тем в столовой отворяется дверь из прихожей, и молодой лакей возвещает таинственно: «Господин Пушкин!» – и тут же из этой отворенной двери влетает в столовую гулкая кожаная калоша Пушкина, который спешит раздеться.
В столовой все ахают при виде этой неожиданно влетевшей, как неприятельская бомба, калоши, которая стремительно подхватывается лакеем, и вот входит Пушкин. Он в сюртуке. У него торжественный, хотя и несколько стесненный вид теперь, когда он видит перед собою не одну Натали, которую хотел бы видеть, а несколько женских лиц, из которых два откровенно восторженных. Но это – лица старых приживалок; им вообще положено то ужасаться, то восторгаться, то ахать. Лицо Екатерины Николаевны холодно неприязненно, лицо Александры Николаевны, как будто втайне обиженное, и, наконец, лицо единственной, ради которой он пришел сюда, Натали, непроницаемо спокойное лицо благовоспитанной барышни, даже нисколько не покрасневшей при его приходе, хотя она и уверена, что он пришел сделать ей предложение.
Легкий налет отчужденности этой замечен Пушкиным, и им овладевает натянутость, неестественность, скованность движений, иногда свойственные ему в чужой для него обстановке. Он здоровается со всеми девицами, робко уже глядя на Натали, и с Софьей Петровной, которая выражает блаженство всей своей напряженной фигурой, и с Катериной Алексеевной, у которой теряет способность закрываться рот. Как старшая здесь за столом говорит Екатерина Николаевна:
– Мы завтракаем, г-н Пушкин… Налить вам кофе? Садитесь!
Глядя на Пушкина, она успевает взглянуть и на Натали и показать ей глазами на дверь в спальню матери, и Натали уходит туда.
– Благодарю вас, м-ль, я только что завтракал… Я хотел бы увидеть вашу маму, – говорит Пушкин, садясь.
– Она больна, – холодно отвечает Екатерина.
– Как так? А мне не сказали об этом… там, в театре! – пугается Пушкин.